41 
А она, ничего не замечая, вся во власти боли оставшейся в далеком прошлом утраты, тихо продолжала:
— И никакого аборта я не делала. Мне просто не удалось сохранить ребенка… Это был несчастный случай. Я зазевалась на переходе, и меня сбил велосипедист. Я практически не пострадала, отделалась ссадиной на коленке и решила, что все обошлось. Будь я старше и опытнее или будь рядом со мной человек, которому я могла бы довериться, все могло бы быть иначе. Мне следовало бы сразу обратиться к врачу, а я даже не подозревала, что безобидное падение так дорого мне обойдется… В больнице мне сказали, что ничего нельзя было сделать…
Глаза ей застлала темная пелена. И Джессика, пошатнувшись, схватилась рукой за стену. Откуда-то издалека до нее донесся отрывистый голос Рэндалла:
— Оставьте нас, пожалуйста.
— Рэндалл, не слушай ее! Она врет, все врет! — услышала она вопли леди Юфимии.
Но, видимо, Рэндалл был иного мнения, потому что сначала раздались протестующие восклицания баронессы, звук распахиваемой двери. А потом дверь захлопнулась, и Джессика поняла, что высокородную аристократку выставили в коридор.
— Почему мне никто ничего не сказал? — глухо осведомился он, подходя к Джессике и осторожно усаживая ее на диван и садясь рядом.
Она не смела поднять глаз, не находила в себе сил вновь углубиться в прошлое и заново обречь себя на муки шестилетней давности.
— Почему? Никто, кроме меня, не знал, что я беременна, — ответила Джессика. — А после того, как ты со мною обошелся, мне даже в голову не пришло ставить тебя в известность…
— Ты носила моего ребенка, — перебил ее Рэндалл. — Неужели ты не понимала, что это все меняет?
— Я… не понимала? — Джессика всхлипнула. — Я отлично все понимала. Понимала, что жизнь моя изменилась круто и бесповоротно. И я сама — тоже.
Она вспомнила, как врачи уговаривали ее позвонить своему отцу и отцу ребенка. Убеждали, что ей понадобится поддержка и помощь.
— Мой отец не в состоянии помогать мне, а отец ребенка помогать не захочет, — упрямо твердила она в ответ.
И рыдала в одиночестве, оплакивая крохотную искорку жизни, что ненадолго вспыхнула и тут же потухла. По настоянию своего научного руководителя — сначала неохотно, затем с чувством глубокой признательности — она стала ходить к психотерапевту, и тот помог ей примириться со случившимся. Простить Рэндалла оказалось непросто, но еще труднее было простить саму себя.
— Если бы мне сообщили о ребенке, я бы…
— Что — ты? Ты бы на мне женился, да? — воскликнула Джессика, не заботясь о том, что ее могут услышать. — Вот уж не думаю! Ты же не чаял от меня избавиться!
Она со всхлипом перевела дыхание. Вот отличная возможность сообщить Рэндаллу, что он не сможет больше ее шантажировать, что Джастину больше не нужна работа в страховой компании, что, если его светлости графу Марри позарез понадобилась жена, пусть поищет ее в другом месте, а она, Джессика, в гробу видела и его самого вместе с деньгами и титулами, и его захолустное графство!
Но не успела она и рта раскрыть, как Рэндалл с досадой ударил кулаком по резному подлокотнику дивана, едва не разбив себе пальцы.
— Мне следовало знать обо всем! Мне полагалось находиться рядом с тобой, разве ты не понимаешь! Нельзя, никак нельзя было допускать, чтобы такое тяжкое испытание ты проходила одна…
Не веря своим ушам, Джессика посмотрела на него. Неужели это Рэндалл говорит ей такие вещи, да так страстно и пылко, как если бы ее участь и впрямь была ему небезразлична? Неужели это Рэндалл, вскочив, нервно меряет шагами комнату, а голос его дрожит от ярости и боли?
— Или, может быть, рядом с тобой кто-то был? Признайся, Джесс, был? — резко остановившись перед ней, спросил он. — Может, другой мужчина утешал тебя и поддерживал? Какой-нибудь новый возлюбленный?
На этом силы и терпение молодой женщины иссякли.
— Другой мужчина? Новый возлюбленный? После того, что ты со мною сделал? Ты в самом деле думаешь, что у меня хватило бы глупости вновь наступить на одни и те же грабли? Да с тех пор, как мы с тобой расстались, я никогда…
Джессика прикусила язык. Они с Рэндаллом молча глядели друг на друга, и тишина с каждым мгновением становилась все более гнетущей, все более напряженной.
— Никогда? — недоуменно нахмурился Рэндалл. — Никогда? Но, Джесс, если это правда, то тем более…
— Ваша светлость… Ах, простите!
41 
