Я отпустил ее руку и снова принялся за мясо.
Лада взяла одну жестянку, сняла крышку и понюхала содержимое. Зачерпнула вязкую массу и начала мазать лоб, бровь. Я смотрел на нее. Перед глазами встала рожа того мутанта, одного из братьев Верзил, который преследовал термоплан Чака. Вот он, как живой сидит прямо передо мной, держит жестяную банку и в точности как Лада мажет разбитый подбородок. Я видел даже волосы, торчащие из его ноздрей, морщинки у глаз, кустистые брови и глубокую складку между ними. Картина была настолько ясной, в цвете и подробностях, что я застыл с приоткрытым ртом. И едва не подавился мясом.
— Кусок в горло не лезет? — Лада, закрыв банку, взяла бинт.
Сглотнув, я попросил:
— Дай воды.
Передернув плечами, она протянула флягу. Я сделал несколько глотков, вытер рот и встал. Лада тоже выпрямилась.
— Ветер на юго-восток дует, — сказал я. — Нас несет дальше над ущельем.
Забинтовав кисть, Лада попыталась сделать узел, вцепившись в конец повязки зубами, но у нее ничего не вышло.
— Давай помогу, — проворчал я. Девушка покачала головой. Разозлившись, я оттолкнул ее руку и стал затягивать повязку, не обращая внимания на молчаливое сопротивление.
— Не веди себя как ребенок! Как бы ты ко мне ни относилась, мы сейчас в одной лодке, то есть в корзине.
Она прикусила губу и, когда я закончил с повязкой, отвернувшись, стала заплетать косу. Покончив с прической, закуталась в платок и снова села.
— Утром мы будем в Инкермане, и тогда тебе конец, Альбинос, — кровожадно пообещала Лада.
— Я тебя тоже люблю, — откликнулся я, глядя в сторону, куда ветер нес шары с корзиной.
— Что?! — Она вскинула голову, ноздри затрепетали, задрожало правое веко, мне показалось, что сейчас она вцепится мне в лицо. — Ты… Да как ты смеешь?!
— А что такое? — спасаясь от ветра, я присел рядом с ней на корточки. — Это просто шутка.
— В том-то и дело, что шутка! — она ударила кулаком меня в грудь. — Ты уже шутил так со мной! После тех твоих шуток погибла мать, брат оказался в плену в Херсон-Граде, а Дом Приоров уничтожили! Как же я ненавижу тебя, Альбинос! — она опустила голову и сжала ее руками.
Некоторое время мы сидели молча, потом она глухо сказала:
— У небоходов было радио. Отец успел передать сообщение, и наши дозорные будут следить за небом над ущельем. Тебе не уйти.
Я пожал плечами.
— Увидим. Откуда вообще в Инкермане взялся этот дирижабль?
— Небоходы всегда держат у нас одну свою машину. Когда она уходит с грузом чензира, на смену прилетает новая. Узнав про тебя, отец договорился, чтобы они доставили его в Редут и обратно.
Мы замолчали, погрузившись в свои мысли. Лада сидела, обхватив голову и уткнувшись лицом в колени. Ветер шевелил каштановые волосы на затылке, и выглядел он очень трогательным, беззащитным. Не сдержавшись, я положил на него ладонь, погладил. Не поднимая головы, она отбросила мою руку. Но сделала это не сразу — через несколько мгновений, будто переборов себя.
— И когда нас перехватят над Инкерманом — что ты сделаешь? — спросила она. — Опять станешь угрожать, что убьешь меня?
— Еще не придумал, — ответил я. — Если ветер не переменится… Наверное, свяжу тебя и повешу на корзине снаружи, чтобы они видели. Прокричу им, что перережу веревку, если кто-нибудь решит загарпунить эвакуатор.
Она подняла лицо, и я увидел сверкающие гневом глаза. Но помимо гнева в них было что-то еще, какое-то тщательно скрываемое — наверное, даже от нее самой — чувство. Неужели несмотря ни на что она все еще…
— Да, ты способен на это, — с горечью сказала Лада.
Я покачал головой, не спуская с нее пристального взгляда.
— Нет, я не стану ни связывать тебя, ни как-то еще использовать против гетманов. Посмотрим, как все обернется, сейчас рано об этом говорить.
— Ты врешь! — отрезала она. — Врешь, хитришь, лицемеришь, как всегда. Когда я говорила, что ты худший из худших среди всех, кто живет на горе Крым, я не врала! Это правда! И если…
— Какие сильные чувства, — перебил я. — Что я сделал тебе?
— Что? — выдохнула Лада. — Что сделал?! Ты еще спрашиваешь! Или ты забыл, как…
— Забыл.
Она задохнулась, в гневе сжимая и разжимая кулаки.
— Именно от тебя такое и надо было ждать! После всех этих зверств — забыть о них! Просто уехать и забыть, и спокойно спать по ночам…