Игорь спрыгнул с лестницы и побежал в обход, хромая сильнее прежнего. Миновал небольшой лабиринт узких улочек между домами в восточном стиле, из круглых окошек которых то и дело высовывались террористические рожи; окруженный какофонией звуков, стрельбой, плачем и невнятными угрожающими выкриками, выскочил с другой стороны лабиринта, двумя руками подняв перед собой пистолет, взбежал по скрипучей лестницей… и увидел лежащего посреди настила Ростислава.
Когда враг упал, автомат отлетел в сторону, теперь он пытался дотянуться до оружия, скреб по дереву пальцами и дергал головой. Игорь перешел на шаг. Встав над Ростиславом, направил ствол пистолета ему в голову. Залитое смертельной бледностью лицо обратилось к нему.
— Ты! — хрипнул раненый. — Чем… чем ты в меня… Жжет, как огнем…
Игорь опустился на корточки, потом сел, поджав ноги. Дробь разорвала дорогой пиджак на правом плече. Там пузырилась красно-желтая жижа, исходила шипучей пенкой. Игорь припомнил густую желтую гадость, которой была измазана картечь в патроне. Что это значит… серые начиняют пули каким-то ядом?
Раненый почти коснулся пальцами приклада АК, и Сотник стволом пистолета отодвинул оружие подальше от него. Смирившись с поражением, Ростислав перестал тянуться к автомату.
— Вы втроем сюда приехали? — спросил Игорь устало. — Отец твой в кузове лежал, да? А кто третий?
— Же… Женя. Охранник наш. Отца в городе ранили… Мы… оружие надо, больше некуда… сюда…
— А где грузовик этот нашли? Списанный, наверное, какой-то… И оружие где, слышишь? Тайник в том же месте?
Вместо ответа Ростислав широко раскрыл глаза, выгнулся и схватил Игоря за ногу. Пальцы до боли сжали ее, а потом он замер.
И тут же затих полигон — прожектора погасли, стихли звуковые эффекты, скрип пружин и рычагов, гудение и звон.
На Игоря снова, как тогда, на суде, после приговора, накатила пустота — ощущение бессмысленности всего происходящего с ним. Не глядя на Ростислава, он подобрал автомат, встал и поплелся прочь. Спустился с настила, прошел по краю полигона, вдоль ограды из железных щитов — и когда подходил к земляной полосе с башней наблюдения, плечи его распрямились, голова поднялась, взгляд стал яснее, тверже. Смысл есть — большой, важный смысл. Всё ясно и понятно, мир вообще прост, логичен, последователен… Надо разобраться, кто эти серые, напавшие на Москву, и выгнать их отсюда — вот и всё.
Когда он подошел к башне, из нее выглянул довольный Хорек — впервые Игорь видел на его круглом бледном лице подобие улыбки.
— Видал, как заверещало? Я только рубильник там, а эти как давай светить со всех сторон!
— Это прожекторы, — ответил Игорь.
— Ну да, прожектора, и дым еще, а потом кричать стали! Только чего оно — взяло и само выключилось. Я рубильник туда-сюда, а оно больше не…
— Нам надо решить один вопрос. — Сотник взял Хорька за плечо, присев на бетонную ступеньку ведущей из башни лестницы, повернул мальчишку лицом к себе.
Поняв по его тону, что сейчас будет сказано что-то серьезное, Хорек тут же насупился, поджал губы и уставился в землю. Игорь взял его за подбородок, поднял голову и посмотрел в глаза.
— Дальше все будет очень серьезно, — произнес он. — А я не могу тебе доверять.
— Чего не можешь?! — возмутился Хорек. — Можешь! Я тебя предавал?!
— Нет. Но ты не делаешь, что я тебе говорю. Я воевал, у меня есть опыт. Знаю, что и как надо делать. Когда я говорю — это надо выполнять. А если я не могу быть уверенным, что ты сделаешь, как я сказал… Значит, нам не по пути. Если согласен меня слушать — тогда можешь остаться со мной. Нет — иди куда хочешь, потому что иначе рано или поздно из-за тебя мы оба погибнем. И Багрянец, если с нами останется, — добавил Игорь, увидев курсанта, который неторопливо приближался к полигону, покачивая ружьем. В другой руке его был пистолет.
Хорек вдруг всхлипнул, и Сотник перевел взгляд на него. Мальчик отвернулся, рукавом вытер глаза и сказал глухо:
— Мамка ушла, батя тоже… Кинули меня. И ты тоже кинуть хочешь?
Лицо его сморщилось, он тяжело задышал, сглатывая, борясь с подступающими слезами. Если бы Игорь хоть немного умел обращаться, с детьми, он бы обнял Хорька за плечи и прижал бы к себе. Но он не умел, и потому просто сказал:
— Нет, не хочу. Я тебя не кину, если ты сейчас скажешь, что будешь… будешь выполнять мои приказы. Как на войне. Потому что это, наверное, и есть война. Ну что?