14. Урок

7 мая 1982 года

Мы уезжаем из этого бездушного города. Я работала кассиршей в закусочной, а Ангус разгружал огромные туши американских коров и вешал их на крюки. Я чувствую, что моя душа умирает. Ангус чувствует тоже самое. Мы экономим на всем, чтобы скопить денег и уехать куда-нибудь в другое место.

Из дома почти никаких вестей. Из Белвикета не осталось никого, кто мог бы рассказать нам, что произошло, а отрывочных сведений, которые до нас доходят, недостаточно для того, чтобы составить общую картину. Я даже не знаю, зачем я вообще пишу в этой тетради, вот разве только как в дневнике. Эта тетрадь больше не «Книга теней». Она перестала быть ею с моего дня рождения, когда мой мир был уничтожен. С тех пор как мы здесь, я ни разу не занималась магией, и Ангус тоже. И никогда больше не буду. Она не принесла ничего, кроме беды.

Мне только двадцать лет, но я уже чувствую себя готовой к объятиям смерти.

М. Р.

На следующее утро, в церкви, меня вдруг осенила идея. Я посмотрела на темные исповедальни. Когда служба закончилась, я сказала родителям, что хочу исповедаться. Это их несколько удивило. Но что они могли сказать?

– Я не буду сегодня обедать с вами, – добавила я. – Я попозже приду прямо домой.

Родители переглянулись, потом папа кивнул.

Мама положила руку мне на плечо.

– Морган… – начала она, но потом покачала головой. – Нет, ничего. Увидимся дома.

Мэри-Кей посмотрела на меня, но ничего не сказала. Когда она уходила с родителями, лицо у нее было встревоженное.

Я нетерпеливо ждала, пока прихожане по очереди заходили в исповедальню, чтобы покаяться в грехах. Я понимала, что, наверное, могла бы настроиться на то, о чем они говорили, но не стала этого делать. Это было бы неправильно. Я догадывалась, что отец Хочкисс иногда выслушивал довольно откровенные истории. Но и по-настоящему скучные и даже мелочные тоже.

Наконец, подошла моя очередь. Войдя в кабинку, я опустилась на колени и стала ждать, когда откроется маленькое решетчатое окошко. Дождавшись, я перекрестилась и сказала:

– Простите меня, святой отец, ибо я согрешила. Последний раз я исповедовалась… хм… – Я быстро сделала обратный отсчет времени. – …четыре месяца назад.

– Продолжай, дитя мое, – сказал отец Хочкисс, как он говорил это всю мою жизнь каждый раз, когда я исповедовалась.

– Хм-м… – Дальше этого я в мыслях не заходила, и готового списка грехов у меня не было. Я в самом деле не хотела обсуждать кое-что из того, что я делала, тем более что грехом я это не считала. – В общем, последнее время я очень злюсь на своих родителей, – заявила я напрямик. – То есть я люблю родителей и стараюсь почитать их, но недавно… я узнала, что меня удочерили. – Вот. Я это сказала и увидела, как по другую сторону ширмы отец Хочкисс вскинул голову, услышав мои слова. – Я расстроена и злюсь, что они не сказали мне этого раньше и отказываются поговорить со мной об этом теперь, – продолжала я. – Я хочу узнать о своих настоящих родителях. Хочу знать, откуда я родом.

Наступила долгая пауза, пока отец Хочкисс переваривал то, что я сказала.

– Твои родители поступили так, как считали наилучшим для тебя, – наконец ответил он.

Он не отрицал, что меня удочерили, и это не уменьшило моего чувства унижения от того, что практически все всё знали, кроме меня.

– Моя родная мать умерла, – настойчиво продолжала я, ощущая дискомфорт и даже страх от разговора об этом. – Я хочу узнать о ней больше.

  41