Последние отзывы

  115  

– Королева Иоланда спрашивала вас, госпожа Катрин. Хотите, я отведу вас к ней?

Увы! Пьер де Брезе решил оставить Катрин за собой. Улыбнувшись Катрин, он сказал:

– Я отведу ее сам.

И, увидев, что Бернар готов раскрыть рот, расстроенная Катрин поняла, что все начинается снова. Тем не менее она умирала от желания расспросить Пьера. Он только что вернулся из Монсальви и мог многое рассказать. Но как уединиться с ним под недоверчивым взглядом Бернара, который, кажется, считал себя защитником интересов Арно? К счастью, в этот момент слуги подали сигнал к ужину, и королевский дворецкий подошел к Катрин.

– Наш сир желает, чтобы вы ужинали за его столом, мадам. Позвольте, я вас провожу.

Катрин с облегчением вздохнула. Она улыбнулась графу де Вандому, с признательностью приняла его руку, кивнула двоим противникам, а затем, улыбнувшись Тристану, удалилась в банкетный зал.

* * *

Королевский ужин стал для Катрин и триумфом, и испытанием. Триумфом потому, что, сидя по правую руку от королевы Марии, она была объектом всех взглядов. В скромном черном одеянии ее красота сверкала в окружении светлых атласных одежд, молочной белизны смелых декольте, расшитых накидок и драгоценностей, словно злосчастный черный камень Гарена среди других сокровищ. Взгляд короля постоянно обращался к ней. Он передавал ей кушанья со своего блюда, а королевский виночерпий наливал ей то же вино, что и суверену, – анжуйское, которое он предпочитал всем другим.

Но это было и испытанием, потому что она не могла не замечать угрожающих взглядов, которыми обменивались Бернар д'Арманьяк и Пьер де Брезе, сидевшие близко друг от друга. Удовольствие Катрин портил страх за двух мужчин, которых не останавливало даже присутствие короля: они могли вот-вот вспыхнуть от ярости. У нее было впечатление, что она сидит на пороховой бочке. И она была довольна, когда ужин закончился и все устремились на танцы в Большой зал. Траур освобождал ее от танцев, и она без труда получила разрешение королев – Марии и Иоланды – удалиться. Двое слуг с факелами явились сопровождать ее к новому месту пребывания. Она покинула зал с высоко поднятой головой, под восхищенные взгляды присутствовавших.

Комната, предназначенная ей, находилась в сторожевой башне, и Сара, которую недавно вместе с вещами препроводили сюда, ожидала ее. Озабоченное выражение лица Катрин встревожило ее.

– Ты была королевой сегодня вечером, почему же у тебя такой обеспокоенный вид?

Катрин все рассказала и объяснила, что хотела поговорить с Пьером, возвратившимся из Монсальви, но граф д'Арманьяк помешал.

– А мне хотелось бы знать, как там мой сын, – воскликнула она. – Я боялась, что они вызовут друг друга на дуэль.

– Бывают моменты, когда ты не очень думаешь о том, что делаешь, – заметила Сара. – Или ты полагаешь, что граф д'Арманьяк глупее, чем есть на самом деле? Как он мог не удивиться, узнав, что некто Брезе скакал день и ночь, я не знаю сколько времени, чтобы привезти старый пожелтевший пергамент, тогда как любой королевский курьер мог это сделать, имея приказ, подписанный канцлером? Это была претензия на особое к тебе отношение, так же как и черно-белые ленты молодого Брезе, которые он демонстрирует повсюду с такой гордостью, будто они достались ему от самого Господа Бога.

– Ну и что дальше? – возмутилась недовольная Катрин. – Я не понимаю, почему тот факт, что Брезе афиширует свою любовь ко мне и объявил себя моим рыцарем, так беспокоит Бернара д'Арманьяка? То, что он является кузеном короля, не дает ему права вмешиваться в чужие дела!

Сара прищурила глаза и посмотрела на Катрин.

– Дело не в том, что он кузен короля и вмешивается в твои дела. Он друг детства твоего супруга, Катрин. Я тебя уже один раз предупреждала о твоей благосклонности к молодому Брезе. Ты не обвиняла Бернара во вмешательстве в твои дела, когда он тушил пожар в Монсальви и отдал замок Карлат. Вспомни о настоящей, глубокой любви, связывающей его с мессиром Арно. Этот человек никогда не позволит другому быть рядом с тобой. У него собачий инстинкт, и в отсутствие хозяина он защищает его добро. Ты принадлежишь его другу, и никто не должен об этом забывать.

– Если я этого пожелаю, никто не сможет мне ничего сказать, – сухо заметила Катрин.

На душе у нее было муторно, и она хотела освободиться от этой черной вуали, взявшей в плен ее лицо. Стояла теплая июньская ночь, и она стала снимать с себя муслиновую вуаль, но нервные пальцы плохо слушались: она укололась и порвала легкий материал.

  115