– Приятно видеть, что вы так хорошо выглядите, – сказала она, намеренно придавая своему голосу хрипловатую интонацию. Это не было трудно сейчас, когда она чувствовала, что тонет в его резком типично мужском запахе. – Ходили слухи том, что к вам удивительным образом вернулось зрение. Я очень рада, что они оказались правдой.
Он посмотрел на нее из–под прикрытых век.
– Возможно, этим вечером нас свела вместе судьба. У меня еще не было возможности поблагодарить вас.
– За что?
– За то, что навестили меня в больнице, когда я был ранен.
Сесиль почувствовала, что ее сердце дрогнуло под еще одним искусным ударом фехтовальщика. В первый раз за все время она почти пожалела французов. Этому мужчине лучше не становиться врагом.
Откинув голову, чтобы смотреть ему в лицо, она ослепительно улыбнулась.
– Вам нет надобности меня благодарить. Это был мой долг христианки.
Его глаза потемнели. Казалось, она, наконец, задела его за живое. Но ее триумф был недолгим. Прежде, чем он мог ответить ей, музыка стихла. Последние хрустальные ноты менуэта повисли в воздухе.
Он склонился к ее руке и провел губами по суставам ее пальцев в небрежном поцелуе.
– Было удовольствием возобновить наше знакомство, мисс Марч, хотя мне приходится напоминать себе, как мало я вас на самом деле знал.
Когда квартет заиграл величавые такты австрийского вальса, танцующие стали уходить с площадки, чтобы посплетничать и освежиться. Ничто не очищало зал от танцоров так быстро, как это делал вальс. Никто не хотел, чтобы их даже заподозрили в том, что они умеют танцевать это скандальный танец.
Когда Габриэль выпрямился, Сесиль запаниковала. Еще минута, и он развернется и уйдет от нее и из ее жизни навсегда. На них уже начали бросать любопытные взгляды. Она видела, что Эстель смотрит на них от другой стороны зала, ее лицо было белым, почти как ее платье.
Что у меня есть из того, что я могу потерять? – подумала Сесиль. Мое доброе имя? Моя репутация? Может, общество этого и не знает, но для любого другого мужчины она уже обесчещена.
И прежде чем Габриэль смог отойти в сторону, она легко положила руку на его рукав.
– Никто раньше не говорил вам, что невоспитанно джентльмену уходить от леди, которая хочет танцевать?
Он посмотрел на нее сверху вниз подозрительно и насмешливо.
– Никому не позволено говорить, что Габриэль Ферчайлд может в чем–то отказать леди.
С этими знакомыми словами он обнял ее за тонкую талию и привлек к себе. Когда он закружил ее в танце, Сесиль закрыла глаза, вдруг осознав, что готова на любой риск, готова заплатить любую цену только ради того, чтобы снова оказаться в его объятиях.
– Должен признаться, я был очень удивлен, увидев вас здесь этим вечером, – сказал он, пока они в одиночестве кружились в танце, а их тела вошли в идеальный ритм. – Я думал, что вы уже замужем за каким–нибудь деревенским сквайром или фермером. Я же знаю, что вы прежде всего цените в мужчинах респектабельность.
Она улыбнулась, на ее щеках появились ямочки.
– Так же, как вы больше всего цените в женщине, чтобы ее легко было соблазнить?
– Это качество, которым вы точно никогда не обладали, – пробормотал он, глядя поверх ее головы.
– В отличие от большинства женщин, которые просто едят вас глазами этим вечером. Может, мне отойти и уступить место в ваших руках одной из них?
– Ценю ваше великодушие, но боюсь, что у меня нет времени на такие развлечения. Я отплываю на «Дифенсе» завтра утром.
Сесиль запнулась об собственную ногу. Если бы он не обнимал ее сейчас, она бы наверняка упала. Заставляя ноги двигаться в ритме танца, она недоверчиво посмотрела на него.
– Вы снова уходите в плавание? Вы совсем с ума сошли?
– Я нахожу ваше беспокойство очень трогательным, мисс Марч, хотя и немного запоздалым. Вам нет никакой нужды забивать свою маленькую головку переживаниями за мою судьбу.
– Но в последний раз, когда вы уходили в море, вы едва не остались там навсегда! Вас чуть не убили! Это стоило вам зрения, здоровья и…
– Я отлично знаю, чего мне это стоило, – мягко сказал Габриэль. Он изучающе посмотрел ей в лицо, и насмешка полностью исчезла из его глаз.
Сесиль отчаянно хотелось коснуться его, прижать руку к его щеке со шрамом. Но нарушенные обещания и разбитые мечты, чьи острые осколки все еще валялись у них под ногами, делали невозможным что–то изменить.