40 
Пока я размышляла обо всем этом, ко мне подошла Джинни и сказала:
— Я видела как вы пошли в сад, госпожа Берсаба, и знала, где вас искать. Тут есть кое-кто, кто хочет переброситься с вами парой слов… по секрету.
Джинни говорила тихонько, и голос ее слегка дрожал от возбуждения, что делало ее похожей на заговорщицу. В последнее время меня не оставляло чувство вины. Если бы кто-то начал говорить со мной на эту тему, я бы тут же во всем созналась, так как допускала, что кто-то видел, как я вначале подбросила в постель жабу, а затем вынесла ее, и понял, зачем я это проделала. Так что… в любой момент все могли узнать о моей роли в этом событии.
Следующая фраза Джинни устранила мои страхи, однако очень удивила меня.
— Это Феб Гаст, — пояснила она.
— Чего она хочет?
— Ей нужно поговорить с вами, мисс Берсаба. Она сейчас сидит в амбаре. Она попросила найти вас и узнать, не можете ли вы прийти поговорить с ней.
Амбар, где хранили зерно, представлял собой каменное строение, находившееся на отшибе, и добраться до него было можно только пройдя через небольшое поле, раскинувшееся за садом.
— Кто-нибудь знает о том, что она там?
— Ой, нет, хозяйка. Она бы до смерти перепугалась, если бы кто ее там увидел. Меня-то она поджидала на тропинке, потому что знает, где я хожу, так вот она вышла навстречу и говорит: «Ты скажи госпоже Берсабе, скажи ей, что мне ее надо видеть». Ну и сказала, что будет ждать в амбаре.
— Ну что ж, пойду узнаю, в чем там дело, — сказала я, почувствовав нечто вроде ликования: все-таки она пришла ко мне.
Когда мы добрались до амбара, я открыла дверь и заглянула внутрь. Скрип двери заставил Феб вскочить на ноги, но как только она узнала меня, на ее испуганном лице выразилось облегчение.
Я почувствовала себя взрослым человеком, несущим ответственность за происходящее, то есть таким, каким Анжелет с ее полным отсутствием опыта стать не могла.
Я сказала:
— Джинни, возвращайся домой и никому не говори, что видела здесь Феб. Я найду тебя, когда вернусь домой.
Джинни вышла, а я прикрыла дверь.
— О госпожа! — воскликнула Феб. — Мне было некуда податься, и я подумала о вас. Вы были так добры со мной в тот раз.
— Но ведь я пока ничего не сделала для тебя, Феб.
— Да хватит и того, как вы на меня посмотрели. Как будто все сразу поняли.
— Слушай, Феб, — сказала я, — ты встречалась с мужчиной, и теперь у тебя будет ребенок. Это так?
— Вы ужасно умная, хозяйка. Откуда вы узнали?
— Я не знала… я просто… догадалась. Феб, видимо, подумала, что у меня есть какие-то сверхъестественные способности, и теперь бедняжка в отчаянии смотрела на меня, как на богиню, которая спасет ее от всех неприятностей. Не скрою, такая оценка льстила мне. Вообще все выглядело очень странно: я пыталась навлечь несчастье, а быть может, и смерть на одну женщину и с радостью бросалась на помощь другой. Это являлось чем-то вроде искупления вины, попытки задобрить ангелов. Более того, я упивалась ощущением власти, оно действовало как бальзам, исцеляя раны, нанесенные мне Бастианом. Я уселась рядом с Феб.
— Как это произошло? — спросила я.
— Он сказал, что я очень хорошенькая и что на меня приятно смотреть. Он сказал, что просто глаз от меня оторвать не может. До этого я и не думала, что могу кому-то нравиться. Ну, и от этого я совсем размякла.
— Бедная Феб, — сказала я, — должно быть, трудно жить под одной крышей с таким человеком, как твой отец.
При упоминании об отце Феб задрожала.
— Я его боюсь, госпожа Берсаба. — Она расстегнула свое безобразное черное платье и показала мне шрамы от плети на плечах. — Он избил меня за то, что я в субботний день пела песню о весне. Я думаю, он меня убьет. Конечно, я этого заслуживаю. Я так согрешила!
— А почему ты сделала это, Феб?
— Охота на меня нашла, госпожа Берсаба. Я кивнула. Кто мог понять ее лучше, чем я?
— Давай перейдем к делу, — сказала я. — Он об этом знает?
— Господь храни нас, нет. Моя мать знает, и отец может выбить из нее признание. Он обвинит в моих грехах и ее. Отец скажет, что она знала о моем разврате и оставила его безнаказанным. Что же мне делать, госпожа Берсаба?
— Я подумаю.
— Вы страшно добры ко мне. Ко мне никто никогда так хорошо не относился.
Мне стало стыдно. Я даже не думала, что могу испытывать такие чувства. Я узнала о себе нечто новое. Мне нетрудно было поставить себя на место Феб. Я могла представить, как на меня находит охота и как бы я почувствовала себя на месте дочери Томаса Гаста. Именно поэтому я была способна проявить сочувствие к Феб и оказать ей помощь. И даже в такой момент я подумала: Анжелет никогда не могла бы этого сделать. Наивная Анжелет просто ничего не поняла бы.
40 
