Остановив машину, она немного посидела, любуясь домом Рорка. Скорее, это была крепость.
Четыре неприступных этажа высились над заиндевевшими деревьями Центрального парка. Сооружение это простояло уже лет двести. В больших окнах горел золотистый свет. За воротами со сложной охранной системой виднелись вечнозеленые кусты и продуманно расположенные карликовые деревья.
Еще более сильное впечатление, чем величие архитектуры и окружающее благолепие, производила тишина. Сюда не доносились уличный шум и грохот, не доползала людская каша. Даже небо над головой было не таким, как в деловом центре: здесь можно было разглядеть звезды, не заслоняемые небоскребами.
Приятная жизнь – жаль, что чужая… С этими мыслями Ева снова завела мотор и подъехала к воротам, держа наготове документы. Красный глазок сканера помигал, потом засиял ровным светом. Ворота бесшумно разъехались.
Хозяин Дал охранной системе команду ее пропустить – и она не знала, что чувствовать: радость или настороженность.
Выйдя из машины, Ева поднялась по гранитным ступенькам. Дверь открыл дворецкий. С этой породой людей она была знакома только по старым фильмам. Дворецкий полностью соответствовал образу: седовласый, сдержанный, учтивый, в черном костюме с иголочки и старомодном галстуке.
– Прошу, лейтенант Даллас, – она уловила легкий акцент – то ли британский, то ли славянский.
– У меня встреча с мистером Рорком.
– Он ожидает вас.
Дворецкий пригласил ее в просторный холл с высоченным потолком, больше напоминающий музейный вестибюль. Сверкающий пол отражал свет изысканных светильников в тех местах, где не был закрыт богатым ковром. Роскошная лестница, охраняемая скульптурами грифонов на постаментах, уходила влево.
Стены были увешаны картинами вроде тех, которые она видела еще школьницей, посещая с классом музей «Метрополитен»: в основном здесь были представлены французские импрессионисты.
– Будьте добры, вашу верхнюю одежду.
Ева оторвалась от созерцания картин. Ей показалось, что невозмутимый дворецкий смотрит на нее снисходительно. Она сбросила кожаную куртку и проследила, как он брезгливо взял ее двумя ухоженными пальцами.
Чего тут брезговать? Кажется, она смыла с куртки почти всю кровь…
– Прошу сюда, лейтенант Даллас. Не угодно ли подождать в приемной? У мистера Рорка разговор с континентом.
– Ничего, подожду.
Она перешла в следующий музейный зал, где горел камин. Огонь лениво поедал настоящие дрова, мерцая в центре очага, обложенного малахитом. Ева огляделась: два торшера, похожие на огромные драгоценные камни со светом внутри, два дивана с резными спинками и роскошной обивкой сапфировых тонов. Деревянная мебель была отполирована так, что от блеска слезились глаза.
Тут и там экспонировались настоящие произведения искусства: скульптуры, сосуды, граненое стекло.
Сначала ее каблуки стучали по паркету, потом увязли в ковре.
– Не желаете ли освежиться, лейтенант?
Она оглянулась и увидела, что дворецкий все еще держит ее куртку двумя пальцами, как грязную тряпку.
– Пожалуй. Что у вас есть, мистер…
– Соммерсет, лейтенант. Просто Соммерсет.
Уверен, мы сумеем удовлетворить ваш вкус.
– Она любит кофе, – раздался из дверей голос Рорка. – Но, думаю, на сей раз не откажется попробовать «Монкар» урожая сорок девятого года.
Соммерсет расширил глаза – от ужаса, как показалось Еве.
– Сорок девятого, сэр?
– Именно. Благодарю, Соммерсет.
– Слушаюсь, сэр, – дворецкий гордо удалился, унося с собой куртку.
– Простите, что заставил ждать, – начал Рорк, сузив потемневшие глаза.
– Ничего, – ответила Ева, глядя, как он приближается к ней. – Я тут… Вы что?!
Она дернула головой, когда он внезапно взял ее за подбородок и повернул левой щекой к свету.
– У вас синяк.
Это было произнесено холодным, даже ледяным тоном. Его глаза, рассматривавшие ее щеку, были непроницаемы. Но от прикосновения его теплых пальцев Еву пронзила дрожь.
– Драка из-за шоколадки, – сказала она, пожав плечами.
Он заглянул ей в глаза и не отводил взгляд несколько дольше, чем требовали приличия.
– Кто победил?
– Разумеется, я! Не надо было вставать между мной и лакомством.
– Буду иметь в виду.
Рорк убрал руку и засунул ее поглубже в карман. Он вдруг почувствовал, что это единственный способ побороть желание погладить ее по щеке. Ему очень хотелось оттереть этот чертов синяк. «Что за неуместная блажь?!» – подумал он и нахмурился.