41 
Любовь. Это слово, произнесенное низким бархатным голосом Шона, пробудило в ней воспоминание о вчерашнем вечере. Она заснула, не дождавшись его возвращения… Но не совсем.
В полусне она слышала, как Шон вошел в спальню и остановился у кровати. Сон одолевал ее; не было сил пошевелиться или хотя бы открыть глаза. Но она услышала нежные слова и ощутила на щеке нежнейший поцелуй.
«Спокойной ночи, любовь моя!» – прошептал ей Шон. Но разве не повторял он много раз, что любовь – сказка, горячечный бред поэтов и романтических юнцов?
– Я же вам сказала, Энди не жених мне! – С этими словами она схватила ложку и принялась свирепо размешивать соус.
– Да, говорили.
Он снова наполнил бокалы. Лия хотела сказать, что ей вина достаточно, но огненная мексиканская смесь обожгла ей рот, а скользкий перчик, прыгнув с тарелки, испачкал руку.
Отложив ложку, Лия принялась облизывать пальцы. Не сразу она заметила, каким неотрывным взглядом следит за ней Шон.
– У вас и на подбородке пятно, – мягко заметил он. – Позвольте мне… – И он аккуратно вытер ей подбородок платком. – О, и здесь, и здесь – да вы вся в томатном соусе!
Сердце ее приостановилось, затем забилось вдвое быстрее. Лия замерла, боясь пошевельнуться, пока Шон белоснежным платком вытирал ей щеки и губы.
– Беда с этими мексиканскими кушаньями! – заметила она с показной шутливостью, когда вновь обрела дар речи. – Не успеешь оглянуться, как перемажешься с ног до головы. По-моему, чили можно есть только в компании с близкими людьми или с теми, кого уже никогда больше не увидишь, иначе придется вечно краснеть от стыда!
Слишком поздно она сообразила, что загнала себя в западню, из которой уже не выбраться. Синие глаза Шона вмиг посерьезнели.
– И к какой же категории вы причисляете меня?
– М-м… – Она нервно облизнула пересохшие губы. – Не знаю.
– А как вам хотелось бы? – спросил он уже гораздо мягче.
– Мне…
Она не находила слов для ответа, не могла оторваться от его глаз.
– Хорошо, задам вопрос полегче. Когда растает снег и вы уедете отсюда, что станете делать?
Лия замерла. Она могла бы притвориться, что не понимает, о чем он, – но зачем? Ведь Шон, несомненно, видит ее колебания. Он не стал спрашивать о родителях, о карьере или о том, что она собирается делать с машиной. Он задал иной вопрос, бьющий прямо в точку. Но что она могла ответить? Ведь судьба ее решалась здесь и сейчас и была еще не решена.
– Лия! – поторопил Шон.
Лия молчала, глядя на него, словно испуганный кролик – на приближающиеся фары машины на дороге.
– Вы должны знать. Что вы ответите Энди?
Лия глубоко вздохнула – и вдруг словно ослепительный свет вспыхнул у нее в мозгу, и все стало предельно ясно. О чем тут думать? Можно ли колебаться? Для нее возможен лишь один ответ. Разве не знала она этого с самого начала? Еще тогда, когда поняла, что Шон заставил ее забыть о «женихе», что чувство ее к Энди было чем угодно, только не любовью?
– Нет, – тихо и убежденно ответила она. – Я отвечу «нет». Не выйду за него замуж.
Синие глаза Шона сверкнули, и Лии стало ясно: он понял все, что заключено в ее ответе, что прячется за ее скупыми словами, все несказанное, может быть, и вовсе невыразимое словами, но ясное как день.
– Лия!
Он приподнялся, не сводя пламенного взора с ее лица. Лия поняла, что должна рассеять его последние сомнения.
– На другой вопрос ответ «да», – произнесла она громко и твердо, без тени колебания. – Я говорю «нет» Энди и «да» – вам.
Шон оттолкнул стул и шагнул к ней.
Она больше не сомневалась, не раздумывала. Не осталось ничего, кроме страсти и желания. Он прикоснулся к ней, прильнул к ее губам, и тело ее зажглось огнем, неотвратимым, как судьба.
Грудь к груди, рука к руке, уста к устам. На ласки не было времени: оба слишком изголодались друг по другу. Дрожа от нетерпения, они срывали друг с друга одежду. Лия громко вскрикнула, ощутив пальцами его обнаженную грудь, и Шон ответил ей хриплым стоном.
– Не думаешь, что нам будет удобнее наверху? – прошептал он, сипло и неровно дыша.
– И ты еще заботишься об удобствах? – пробормотала она в ответ. – Поздно, милый, слишком поздно!
Шон вздохнул, признавая справедливость ее слов. Оба они не могли ждать ни секунды.
Не было нужды в прелюдии, в ласках, призванных возбудить желание и подготовить к грядущему наслаждению. Каждая минута, проведенная вместе, раздувала в них пламя влечения, и все эти пять дней стали одной большой прелюдией любви.
41 
