У обоих псов глаза были льдисто-голубые — точь-в-точь как у хозяйки.
Нейт выдохнул, выпустив клуб пара.
— Господи, — проговорил он. — Какие же вы красавцы!
— Рок! Булл! — позвала собак Мег. — Это свой.
Псы мгновенно расслабились и принялись обнюхивать пришельца.
— Если погладить — руку не откусят? — прокричал он.
— Теперь уже нет.
Поверив на слово, он, не снимая перчатки, погладил и даже потрепал одну собаку, потом другую, а те уже дружелюбно жались к нему.
— А ты не робкого десятка, Бэрк.
— Я рассудил, что в их представлении не являюсь лакомым куском. Это у тебя ездовые собаки?
— Нет. — Она уже подошла. Щеки от мороза порозовели. —Я на собаках не езжу, но предки у них — ездовые. А эти тут со мной наслаждаются жизнью.
— Глаза у них — в точности как у тебя.
— Наверное, в прошлой жизни я была лайкой. А ты тут как оказался?
— Да так… А что это у тебя за музыка?
— Лорина Маккеннит. Нравится?
— Потрясающе! Божественный голос. Она улыбнулась:
— Ты не в честь праздника решил прокатиться?
— Праздника? — Он напрягся.
— Ну, как же, Новый год.
— Ах, да! Нет. У нас на Озерном небольшое ДТП случилось. И я ищу главного свидетеля. Может, ты его видела. Здоровенный тип, на четырех ногах, в смешной шляпе. — Он изобразил руками рога.
«Милашка, — подумала Мег, — что же у тебя глаза такие грустные? Даже когда смеешься».
— Вообще-то, я тут таких даже двух видела.
— В таком случае придется снять с тебя показания.
— Не исключаю, что мне, возможно, понравится давать показания, это я решу позже. А сейчас мне нужно слетать в одно место. Я как раз шла загнать собак и выключить музыку.
— А куда конкретно?
— Да вот, взялась отвезти кое-какой груз в одно местечко. И надо поторапливаться, а то на праздник не успею. — Она вздернула подбородок. — Не хочешь составить компанию?
Нейт глянул на самолет и подумал: «В этой колымаге? Да ни за какие коврижки».
— Я на службе. Может, как-нибудь в другой раз.
— Конечно. Рок, Булл, домой! Я сейчас, — добавила она, повернувшись к Нейту.
Собаки резво побежали к будке — таковой оказалось одно из строений во дворе. Усовершенствованный вариант, украшенный тотемными рисунками в стиле первобытного искусства.
«Наслаждаются жизнью», — мысленно повторил он.
Мег скрылась в доме. В следующий миг музыка смолкла.
Она снова показалась в дверях, но уже с рюкзаком на плече.
— Пока, шеф. Потом решим, когда ты снимешь с меня то, что ты называешь показаниями.
— Буду ждать. Удачного полета.
Она снова тряхнула головой и зашагала к самолету.
Он проводил ее взглядом.
Зашвырнув поклажу внутрь, она залезла в кабину.
Было слышно, как завелся мотор, его оглушительный рев прорезал тишину. Завертелся винт, и самолет двинулся по льду. Лопасти крутились все быстрее, и в конце концов самолет оторвал лыжи ото льда и взмыл в небо.
В окно пилотской кабины он видел ее черные волосы и красную парку, потом осталось лишь смутное пятно.
Задрав голову, он смотрел, как она описывает круги, набирая высоту. Один раз она даже качнула крыльями, — попрощалась, решил он.
А потом растворилась в синеве.
ГЛАВА 5
По шуму можно было догадаться, что подготовка к празднику в разгаре. Лестничный проем и даже вентиляционные шахты сотрясались от танцевальной музыки. Гудели голоса — казалось, звук отлетает от стен и половиц. Раздавался смех. И топот ног — по-видимому, танцы уже начались.
Он сидел один в темноте.
На него накатила депрессия. Неожиданно, без предупреждения. Только что он сидел за столом и разбирал бумаги — и вдруг на него обрушилась черная тяжесть и придавила страшным весом.
Так случалось и раньше, и всякий раз — абсолютно внезапно. Ни малейшего замешательства, никакой тоски, и вдруг — резкий переход от света к тьме.
Это была не безнадежность. Безнадежность — это отсутствие надежды, а для этого надо иметь четкое представление о самой надежде. И это не было горе, отчаяние или гнев. С любой из этих эмоций он бы справился.
Это была пустота. Бездонная, пустая черная дыра, в которой нечем было дышать и которая поглощала его целиком.
Функционировать он мог и в этой пустоте, этому он уже научился. Если ничего не делать, люди не оставят тебя в покое, а их сочувствие и беспокойство будут лишь сильнее заталкивать в пучину.
Он мог ходить, говорить, существовать. Он только не мог жить. Такое у него было ощущение, когда на него накатывала эта пакость. Ходячая смерть — вот как он себя чувствовал.