26 
– Я ваш работодатель. Если мне надо с вами обсудить что-то, значит, надо.
Черт побери, что за глупости он несет?!
Николь подумала то же самое, но промолчала. Это только подлило масла в огонь.
– Вы слышите меня? – теряя терпение, воскликнул он. – Вы понимаете, что я говорю. Если мне надо поговорить с вами, если я хочу, чтобы вы остались, когда все разошлись. – Он замолчал. – Что вы сказали?
– Ничего.
Но она что-то сказала еле слышно. Извинение? Она уже извинялась, она произнесла это по-гречески? По крайней мере, холодно подумал он, она поняла, что была на волосок от смерти.
Николь, смерть. Ледяная рука сжала его сердце. Он почувствовал неудержимое желание нагнуться к ней и заключить в объятия, объяснить ей, что она не имеет права так пугать его…
– Что толку после драки кулаками махать, – холодно бросил он.
Тишину нарушал только шум мотора и шуршание шин о мостовую.
Это было глупо.
Но она все молчала. Александр закусил губу от злости. Почему она молчит? Ей что, нравится, когда он ругает ее, приказывает ей? Нет, это не в ее духе.
Что-то здесь не так. В первый раз за все время он взглянул на нее. Бог мой! Она сидела, откинувшись на спинку, голова запрокинута, глаза закрыты и только слышно тяжелое дыхание.
– Николь? – Она не отвечала, и он остановился у тротуара. – В чем дело?
– Ничего. – Она слабо качнула головой.
– Не лгите мне, – грубо оборвал он ее. – Что случилось?
Она не ответила. Он приподнял ее подбородок и посмотрел ей в глаза. Фары встречной машины осветили ее, и он ахнул. С ней явно что-то случилось. Такие глаза. На лице ни кровинки, только ссадина темнеет на щеке и еще одна на виске.
Не может быть, подумал он…
– О Господи, – прошептал он и прижал ее к себе. – Что я сделал с тобой, gataki?
– Я сама виновата.
– Нет, радость моя. – Он провел рукой по ее мокрым волосам. – Это я. Нельзя было гнать па такой скорости, но когда я вышел из офиса и Лия сказала, что ты сбежала…
– Я вела себя как последняя дура. А потом… потом сошла с тротуара… как во сне…
Хуже некуда. Она вся в ссадинах, у нее все болит, и она кается. Хуже не придумаешь.
Он обнял ее за плечи, откинулся, чтобы заглянуть ей в глаза, затем легонько дотронулся до ее виска.
– Болит?
– Нет. – Дрожь пробежала по ее телу, дыхание сбилось. – Лодыжка. Когда я прыгнула обратно, я неудачно приземлилась. Лодыжка подвернулась.
У Александра сжалось сердце. Он развернулся, чтобы взглянуть на ногу, но отодвинуться было некуда.
– Ты можешь пошевелить ногой?
– Могу, – еле заметно кивнула она. – Но больно.
Он выскочил из машины, обошел ее, открыл пассажирскую дверцу; из бардачка достал фонарик, наклонился и посветил вниз.
– Чтоб его! – пробормотал он. – Я не могу…
Что он делает? Она сказала, что лодыжка болит. Что толку рассматривать ее? Ей нужен врач, вот и все. И как можно быстрее, подумал он, потому что у нее начинается озноб. От холода? От шока? Господи, что он натворил?!
Александр быстро снял пиджак и осторожно накинул его ей на плечи, ожидая, что она заартачится, начнет с ним спорить, объяснять, что он может сделать со своим пиджаком и куда идти с ним… но она охотно закуталась в него.
– Так лучше?
– Угу.
– Вот и хорошо.
Только чего тут хорошего? Лучше бы она обругала его, назвала идиотом, стукнула его по рукам, когда он застегивал пиджак на ней. Ее пассивность сводила его с ума.
– Все будет хорошо, – проговорил он.
Она кивнула.
– Хорошо, – повторил он нежно, затем нагнулся, осторожно обнял ее за плечи и поцеловал, уверяя себя, что, в конце концов, лодыжка есть лодыжка…
Но это Ник, и от одной мысли, что ей больно и что это из-за него, ему стало жутко.
В квартале от них есть больница. Как лучше ехать? Быстро или по-черепашьи, чтобы не причинить ей ни малейшей боли на колдобинах? Он остановился на компромиссном решении. Ехал в два раза медленнее обычного, но раза в два быстрее черепахи.
У Ник клацали зубы. Время от времени она стонала. Его непробиваемой, бесстрашной тигрице плохо. «Пожалуйста, – молил он, – пожалуйста, пусть все будет хорошо!»
Время словно остановилось, но тем не менее до больницы они добрались. Он остановил машину перед главным подъездом, не обращая внимания на запретный знак. Как можно осторожней взял ее на руки. Она тихо застонала, и он забормотал какие-то утешительные слова из далекого детства.
В приемном покое никого не было. Александр направился к столу регистрации.
26 
