— Мне немного повезло в игре, — сказал он.
— Лучше бы ты приберегал выигрыши для погашения проигрышей.
— Проигрыши! Не говори о них. Это слово, которое мне очень не нравится.
— Тем не менее оно существует…
Я запнулась. Получалось, что я опять читаю ему лекцию. Вероятно, это беспокойство о его увлечении азартной игрой делало меня такой сварливой. Я продолжала:
— Ланс, я люблю тебя. Как прекрасно и удивительно, что ты подарил мне такой подарок.
Я надела ожерелье в тот же вечер. Оно выглядело великолепно на белом парчовом платье.
Когда я его надела, Жанна почти любовно провела по нему пальцами.
— Это самое красивое ожерелье, какое я когда-либо видела, — заметила она. — Сэр Ланс понимает, что такое красота. Можно подумать, что он…
— Француз, — закончила за нее я. — Я очень рада, что ты одобряешь моего мужа, Жанна.
— Но мне не нравится, что он слишком нравится другой.
Она намекала на Эмму. Неужели она никогда не преодолеет своего предубеждения к моей единокровной сестре!
— Ей подарили красивую брошь. Губы Жанны кривились от неодобрения, ведь именно Ланс подарил Эмме эту брошь.
— Но нынче Рождество, Жанна. Пора подарков. Жанна продолжала выражать неодобрение, пока вынимала мое кольцо из футляра, чтобы я надела его. Она обращалась с ним с большим почтением после того, как услыхала, что оно раньше принадлежало королеве.
Ее глаза не отрывались от ожерелья.
— Оно так красиво, — сказала она, — думаю, что оно стоит цветочного магазина на улице Сент-Оноре.
— Стоит цветочного магазина!
— Я имею в виду, если его продать… Вы могли бы купить цветочный магазин в сердце Парижа за эти деньги.
— О, Жанна, — сказала я с упреком, — из-за тебя я буду чувствовать себя так, будто прогуливаюсь с цветочным магазином вокруг шеи.
Позднее мне пришлось вспомнить этот разговор.
Странно было праздновать Рождество без семьи, и я даже обрадовалась, когда оно прошло. Здесь слишком много играли в карты, а мои мысли были в Эндерби с Дамарис и Сабриной.
Это была суровая зима. Мы оставались в Лондоне, где погода была чуть мягче, но даже там в течение нескольких дней лежали высокие снежные сугробы, завалившие двери домов, и мы не могли выйти на улицу.
Оттепель началась в конце февраля, а в начале марта я получила письмо от Присциллы:
«Я не хотела, чтобы ты рисковала в дороге, но мне кажется, что тебе следует выехать при первой возможности. Дамарис стало хуже. Вероятно, ревматизм затронул сердце. Я думаю, что ты должна приехать, дорогая. Она мечтает повидаться с тобой, но не признается в этом из-за опасения, что ты подвергнешься риску в пути, а она не может этого допустить».
Я показала письмо Лансу. Он не хотел покидать сейчас Лондон. У него было несколько приглашений к нашим знакомым, и я знала, что он собирается нанести им визиты. Более того, его присутствие требовалось в усадьбе. В то же время он не мог допустить, чтобы я путешествовала одна.
— У меня будет все в порядке, — сказала я. — Мне надо ехать, так как на этом настаивает Присцилла. Я захвачу с собой слуг.
— Я поеду с тобой, — возразил он.
Мне было приятно его желание сопровождать меня, но потом я стала размышлять, что меня ожидает в Эндерби. Ясно, что Дамарис очень больна. Если она умрет (а у меня было такое ужасное предчувствие), я должна буду подумать о Сабрине, и я знала, что мне лучше удалось бы справиться с ожидающими меня трудностями, если бы я приехала одна.
Когда Ланс бывал там, Сабрина держалась отчужденно. В ее маленьком ревнивом сердце таилось нелепое, но пылкое чувство обиды, и оно было направлено против Ланса только потому, что она считала, будто он для меня важнее всех.
Я сказала:
— Не знаю, что я там найду. Уверена, что у всех подавленное настроение. Сабрина теперь очень несчастна. Ланс, я думаю, что смогу управиться одна.
Он сразу понял меня. Возможно, он даже почувствовал облегчение. Грустные дела не привлекали его. Ему нравилось все, связанное с удовольствиями.
— Как хочешь, — сказал он, — но если ты все-таки пожелаешь, чтобы я поехал с тобой, тебе стоит только сказать об этом.
— Я знаю, — сказала я благодарно, — и спасибо тебе, Ланс.
Жанна настаивала на том, чтобы поехать со мной. Она считала, что я буду нуждаться в ней. И я была рада ее компании.
— А сэр Ланс, — продолжала она, — он останется дома?