Особенно,... 
127 
Она поднесла ко рту вилку, чтобы скрыть улыбку.
— И что ты обещал ему взамен?
Себастьян выпил остатки эля.
— Тебя.
Ее рука замерла. Он поспешил нарушить молчание и, изучая подгоревшую фасоль с явным интересом, пояснил.
— Поскольку у нас не было письменного согласия на брак от твоей опекунши, английский суд даст свое согласие на его расторжение без помех. Конечно, во избежание скандала тебе будет лучше убедить судью в том, что наш союз не был осуществлен.
— Какую причину я назову? — Голос Пруденс был странно равнодушен.
«Ну почему она так чертовски спокойна», — недоумевал Себастьян. У него возникло желание сломать что-нибудь. Он засунул в рот большой кусок хлеба и пренебрежительно ответил:
— Мне все равно. Скажи, что сочтешь нужным. Что я слишком громко храплю. Что недостаточно часто купаюсь. Что предпочитаю мужчин женщинам.
Пруденс надела очки. «О, черт, — подумал он. — Вот, начинается». Хлеб застрял у него в горле. Она поглядела на него поверх очков.
— Это правда? Себастьян нахмурился.
— Правда что? Что храплю? Дурно пахну?
— Предпочитаешь мужчин женщинам?
Он бросил на нее долгий взгляд из-под ресниц. Внезапно у него возникло желание поссориться и осуществить отчаянную потребность освободиться от путаницы мыслей и чувств. Себастьян испытывал это желание и прежде, но в задымленных тавернах и шумных пивнушках он мог подраться и таким образом дать выход своей дурной энергии.
Он выпутал рукоятку ножа из складок скатерти и мгновенно нашел повод для ссоры.
Себастьян схватился за край скатерти, опрокинув свой пустой кубок.
— Это ведь было твое платье, да? Розовое платье, в котором ты была у Кэмпбеллов в ту ночь, когда я ограбил тебя?
Пруденс неуловимо преобразилась. Она надменно и гордо взглянула на Себастьяна, превратившись из жены лаэрда-горца в герцогиню Уинтон.
— Клюквенное.
— Клюквенное? — заревел он.
— Платье было клюквенное, а не розовое.
Себастьян встал и сдернул скатерть со стола, обнажая уродливое, потрескавшееся дерево. Тарелки упали на каменный пол и вдребезги разбились.
— Проклятье! Я не требую от тебя портить свою красивую одежду для того, чтобы угодить мне. Ты думаешь, я не видел, как ты стираешь пыль своей нижней юбкой? Процеживаешь сливки через чулки? Я никогда не просил тебя об этом.
— Эта одежда не нужна мне здесь. Она непрактична. Мои старые платья вполне подходящи.
Себастьян потянулся через стол, поднял ее руки с колен и повернул к свету. Подушечки пальцев и розовые ладошки были покрыты жесткими мозолями. Кожа на руках потрескалась и покраснела от долгой работы.
Мускул на его щеке дернулся.
— Твои руки тоже были вполне подходящими. Взгляни на них теперь! Я помню их мягкими и белыми, как голубки.
Пруденс не отрывала взгляда от стола. Горькая слезинка выскользнула из ее глаз и покатилась по щеке.
Волна презрения к себе охватила Себастьяна, еще больше разозлив. Он сжал ее запястья.
— Черт побери, женщина! Я привез тебя сюда не для того, чтобы ты была моей рабой!
Она встала, выдернув руки.
— Тогда для чего же, Бога ради, ты привез меня сюда? Определенно, не для того, чтобы быть твоей женой! — Она хлопнула ладонями по столу и приблизила к нему свое лицо. — Чем тебе не нравятся эти руки? Они слишком грязные для тебя? Слишком жесткие? Не такие мягкие и белоснежные, как у Триции или Девони? — она протянула к нему руки. — Я горжусь ими. Они никогда не были более красивыми. Они не только подавали чай и перелистывали книги. Я благословляю каждый ожог, каждую мозоль, каждую трещинку на этих руках, которые трудились над тем, чтобы превратить этот заброшенный замок хоть в какое-то подобие дома для тебя.
Себастьян потянулся к ней, зачарованный страстной яростью ее голоса, но его руки поймали пустоту. Пруденс попятилась назад и оказалась вне его досягаемости.
— Я буду рада, когда придет Мак-Кей, ты, неблагодарный негодяй, — сказала она. — Я бы хотела, чтобы он приехал прямо сегодня. Мне не составит труда убедить судью в твоей двуличности, поскольку ты, очевидно, считаешь свою жену настолько отталкивающей, что предпочитаешь спать со своим кучером. Что до меня, мне наплевать на тебя и катись ты со своим драгоценным Данкерком ко всем чертям!
С этими словами она разрыдалась и, закрыв лицо руками, бросилась вверх по лестнице.
Себастьян тяжело опустился на стул и положил голову на свои сложенные руки. «Ты — тупой ублюдок», — прошептал он.
127 
