Особенно,... 
54 
Когда появился вампирский босс Донати — менеджер отеля — я узнала его. Христиан Барух был на обложке журнала «Клык» (вампирская версия «People») несколько месяцев назад. Барух родился в Швейцарии. В своей человеческой жизни он создал сеть модных отелей в Западной Европе и управлял ею. Он сказал одному из вампиров, работавшему в том же бизнесе, что если бы его «привлекли» (не только к вампирской жизни, но и в Америку), он мог бы запустить сеть выдающихся прибыльных гостиниц для вампирского синдиката, и что он был бы обязан и за то, и за другое.
Теперь Христиан Барух имел вечную жизнь (если он будет избегать острых деревянных предметов), и вампирский синдикат отелей греб деньги лопатой. Но он не был ни охранником, ни экспертом силовых структур, ни полицейским. Конечно, он мог бы оформить интерьер отеля или сказать архитектору, в скольких номерах необходимо установить бары со спиртным, но для чего он был нужен в этой ситуации? Наемники-люди смотрели на Баруха с кислыми физиономиями.
Барух был одет в костюм, который выглядел замечательно даже для такого неопытного глаза, как мой. Я была уверена, он делался на заказ, и стоил целое состояние.
Толпа оттеснила меня к противоположной стене к двери какого-то люкса — Кентукки, я думаю. Она все еще была закрыта. В этой сутолоке двум Бритлингеншам придется охранять своего подопечного с особой тщательностью. Гвалт стоял неимоверный. Я оказалась рядом с женщиной в униформе охранника. Одежда была точно такой же, как у бывшего полицейского, только без галстука.
— Вы думаете, это нормально, что здесь так много народа? — спросила я.
Я не хотела бы говорить этой женщине, что ей делать, но черт подери! Она что, даже не смотрела «Место преступления»?[27]
Мадам Секьюрити одарила меня тяжелым взглядом.
— А Вы что здесь делаете? — спросила она так, будто это было очень важно.
— Я здесь потому, что была с группой, которая нашла тела.
— Ну, тогда просто сохраняйте спокойствие и позвольте нам выполнять нашу работу.
Она сказала это с самой высокомерной интонацией, на которую, видимо, была способна.
— Какую работу? Вы, насколько я вижу, ничего не делаете, — сказала я.
Ладно, может быть, мне и не следовало говорить это, но она действительно ничего не делала. Мне казалось, что ей следовало бы…
И тут она схватила меня, впечатала в стену, и надела наручники.
Я вскрикнула от неожиданности.
— На самом деле это не совсем то, что я хотела, — проговорила я с некоторым трудом, поскольку мое лицо было расплющено о дверь номера.
Толпа за спиной замолчала.
— Шеф, у меня тут женщина, создающая неприятности, — сказала Мадам Секьюрити.
Этот красный цвет, кстати, смотрелся на ней ужасно.
— Ландри, что ты делаешь? — сказал чрезвычайно ровный мужской голос. Таким голосом обычно разговаривают с неразумным ребенком.
— Она указывала мне, что делать, — ответила Мадам Секьюрити, но я могла бы сказать, что уверенность ее таяла по мере того, как она говорила.
— И что она сказала делать, Ландри?
— Она задала вопрос, что все эти люди здесь делают, сэр.
— Разве это не верный вопрос, Ландри?
— Сэр?
— Как ты думаешь, не следует ли нам слегка расчистить это место от народа?
— Да, сэр, но она говорит, что она здесь, потому что была в составе группы, которая обнаружила тела.
— Тогда ее не нужно выгонять.
— Верно. Сэр.
— Она пытается уйти?
— Нет, сэр.
— Но Вы надели на ее наручники.
— Ах.
— Сними эти чертовы наручники, Ландри.
— Да, сэр.
Ландри была расплющена в лепешку, как будто из нее выпустили весь воздух.
Наручники сняли, к моему облегчению, и я смогла повернуться. Я была так взбешена, что была готова прибить эту Ландри. Но после того как я избавилась от наручников, меня отпустило. Софи-Энн и Андре протискивались сквозь толпу; на самом деле, толпа в некотором роде расплавлялась перед ними. Вампиры и люди были в равной степени рады освободить дорогу Королеве Луизианы и ее телохранителю.
Софи-Энн, взглянув на мои запястья, убедилась, что на самом деле они не пострадали, и правильно определила, что наибольший ущерб был нанесен моей гордости.
— Это мой сотрудник, — тихо сказала Софи-Энн, очевидно обращаясь к Ландри, но каждый мог ее услышать. — Оскорбление или вред, нанесенные этой женщине, — оскорбление и вред мне.
54 
