46 
Однако она боялась напрасно. Рука Герри, державшая ее за подбородок, смягчилась, большой палец нежно погладил кожу, словно поощряя Шерон, глаза в ответ на ее признание потемнели.
— Ты тоже заставляешь меня сгорать от желания, — признался он. — Я тоже хочу тебя…
Он снова приник к ее губам. На этот раз его поцелуй был почти лишен страсти, это был нежный поцелуй, поцелуй-поощрение, нечто вроде молчаливого предложения заключить соглашение. Теплые губы Герри как бы ободряли, губы Шерон были мягкими и податливыми. Герри обнял ее за талию, развернул к лестнице и мягко подтолкнул вперед.
Дверь в его спальню была открыта. В лунном свете смутно вырисовывались очертания широкой старомодной кровати. Шерон неуверенно шагнула вперед: она понимала, что, переступая порог этой комнаты, пересекает невидимую границу в совершенно новый мир, в мир, который манил ее и одновременно немного пугал, в мир, в котором ее ждало наслаждение, но в конечном счете — неизбежное страдание.
Но она уже приняла решение, и менять его было поздно, даже если бы она хотела, — а она не хотела. Ее тело слишком страстно стремилось к Герри, чтобы она могла сейчас игнорировать его требования, как бы разум ни предостерегал ее от последствий того, что она собиралась сделать.
Однако, когда Шерон шагнула вперед, Герри преградил ей путь, перекрыв рукой дверной проем. Шерон бросила на него тревожный, испуганный взгляд. Может быть, он передумал? Неужели он догадался о ее чувствах? Интуиция подсказывала ей, что Герри никогда сознательно не введет женщину в заблуждение относительно своих чувств к ней. Он не из тех мужчин, кто употребляет слово «любовь», имея в виду «похоть». Если бы он знал, как она в действительности к нему относится, то не стал бы заниматься с ней любовью. Но, по-видимому, опасения Шерон были напрасны, он не открыл ее тайну. Герри грубовато сказал:
— Заранее прошу прощения, если покажусь тебе слишком старомодным или консервативным. Просто я представлял, как это сделаю, еще с тех пор, как мы… — После едва заметного колебания он поправился: — С тех пор, как стал видеть тебя во сне.
Шерон молча смотрела на Герри и ждала.
Он убрал руку с косяка, привлек Шерон к себе и поцеловал — сначала едва касаясь губами ее губ, словно смакуя изысканный деликатес, затем поцелуй становился все глубже, все настойчивее, так что, когда Герри оторвался от ее трепещущих губ и подхватил Шерон на руки, она только и могла, что ошеломленно смотреть на него затуманенными от страсти глазами.
Он на руках понес ее к кровати. Герри был так нежен, так ласков, так заботлив… Его поведение было настолько неожиданным, так отличалось от ее представлений о сексуальных манерах современных мужчин, что Шерон с трудом верила в реальность происходящего. Она почувствовала себя очень женственной, очень хрупкой, даже в каком-то смысле драгоценной. От доселе незнакомых сладостно-горьких ощущений у нее запершило в горле.
Герри был вполне современным мужчиной, признающим за женщиной право самой строить свою жизнь, быть независимой и считаться равноправным партнером мужчин в жестком мире современного бизнеса. Однако он инстинктивно чувствовал, что в определенные моменты та же самая женщина хочет ощущать себя хрупким существом, предметом нежной заботы, которая как бы выявляет и подчеркивает превосходство сильного пола и одновременно женскую слабость и уязвимость. В то же время в поведении Герри не было ничего фальшивого, театрального.
Логика и жизненный опыт подсказывали Шерон, что в наши дни женщина ее возраста сама решает, заняться ли ей сексом с мужчиной, и что она вполне способна как самостоятельно дойти до кровати, так и раздеться. И все же, когда Герри прижал Шерон к себе, бережно откинул с ее лица волосы и поцеловал ее щеки, лоб, сомкнутые веки, губы, а потом стал нежно раздевать, она не могла не признать, что в самом этом действе было что-то невероятно соблазнительное, какая-то особая нежность. Она чувствовала себя желанной и все ее тело трепетало в предвкушении близости с Герри. Опасения, что чисто физическая близость, «голый секс», будет чем-то унизительным и постыдным, растаяли без следа. Если Герри ее не любит и никогда не полюбит, то он, по крайней мере, уважает ее и себя, и их единение не превратится во что-то грязное и бессодержательное.
— Посмотри на меня.
Шерон подчинилась и открыла глаза. Герри сбросил халат, и лунный свет озарил гладкую кожу его широких плеч, крепкую грудь, сужающуюся к талии полосу темных волос, словно стрелка указывающую на плоский мускулистый живот и крепкие бедра. Скользнув взглядом ниже, Шерон увидела, как он возбужден.
46 
