Особенно,... 
26 
Лора положила ладонь на живот.
— Тони весьма двойственно отнесся к сообщению о ребенке, а вот его родители были очень взволнованы: Его мать немедленно начала ремонт детской комнаты. Она накупила антикварных детских кроваток, колыбелек, серебряных ложечек, ирландского постельного белья. Такая суета раздражала меня, я искренне надеялась, что ребенок поможет нам объединиться. Но они воспринимали меня как мать ребенка более, чем как жену Тони. Это был их внук, их наследник, их бессмертие. Мы прекратили поиски дома, и Тони снова начал пить. В тот вечер, когда он пришел домой пьяный и ударил меня, я ушла.
Осторожно вздохнув, она продолжала смотреть на огонь.
— Теперь он ударил не меня, а ребенка. А это уже совсем другое дело. Фактически, у меня появилось веское основание, чтобы уйти от него. Оставив гордость, я позвонила Джеффри и попросила ссуду. Он выслал мне две тысячи долларов. Я нашла квартиру, работу и начала бракоразводный процесс. Через десять дней Тони погиб.
Ее вновь захлестнули тяжкие воспоминания. Лора закрыла глаза и отмахнулась от них.
— Ко мне приехала его мать, умоляла меня забыть о бракоразводном процессе и прийти на похороны в качестве вдовы Тони. Сейчас имели значение только его репутация, его память. Я исполнила ее просьбу, потому что... потому что еще помнила те первые дни в Париже. После похорон я переехала к ним. Они сказали, что им надо со мной поговорить. Именно тогда они сказали, чего хотят и что намереваются предпринять. Они обязались оплатить все медицинские расходы и во время беременности окружить меня заботой. А после рождения ребенка они дадут мне сто тысяч долларов отступного. Когда я отказалась, возмутившись подобным предложением, они объяснили, что, если я не соглашусь, они просто заберут ребенка! Ребенка Тони! Мне ясно дали понять, что у них достаточно денег и влияния для того, чтобы выиграть процесс об опеке. Они предадут гласности тот факт, что я была любовницей Джеффри и что я получала от него деньги. Они проверили мое происхождение и смогут легко доказать, что я буду оказывать негативное воздействие на ребенка. Что они, как бабушка и дедушка, обеспечат ребенку лучшее окружение. Они дали мне двадцать четыре часа на раздумье. И я сбежала.
Несколько минут оба молчали. От ее рассказа во рту у него появилась горькая оскомина. Он просил Лору, почти требовал рассказать свою историю. Теперь, когда он ее услышал, он вовсе не был уверен, что справится с ней.
Лора, совершенно не важно, что они вам говорили, как с вами обращались, но я не верю, что они смогут забрать ребенка!
Разве того, что я рассказала, не достаточно? Неужели вы не понимаете? Пока остается такая возможность, я не могу рисковать! Я никогда не смогу бороться с ними: у меня нет ни денег, ни связей!
Кто они? — Когда она заколебалась, он снова взял ее за руку. — Вы и так мне достаточно доверились!
Иглтоны, — ответила она. — Томас и Лорейн Иглтон из Бостона.
Гейб нахмурил брови. Эта фамилия была ему знакома. Кто же их не знает?
Но для его семьи это была более чем фамилия, более чем образ.
Вы были женой Энтони Иглтона?
Да. — Она повернулась к нему. — Вы знали Тони, не так ли?
Не очень хорошо. Едва. Он был... — скорее в возрасте Майкла, хотел сказать он. — Он был моложе. Я встречался с ним один или два раза, когда он приезжал на побережье. — Но мнения своего о нем Гейб так и не составил. — Я читал, что он погиб в автомобильной катастрофе, кажется, упоминалось и о его жене, но прошлый год был для меня несколько трудным, и я не обратил на это внимания. Моя семья иногда общалась с Иглтонами, но дружны они не были.
Тогда вы знаете, что это старинная семья с незыблемыми традициями и твердыми доходами. Они считают этого ребенка частью своего... имущества. Они преследовали меня по всей стране. Всякий раз, когда я где-то поселялась и начинала успокаиваться, то обнаруживала, что обо мне наводят справки детективы. Я не могу... не позволю им... найти меня!
Он встал, стал вышагивать по комнате, закурил, пытаясь организовать свои мысли и, самое главное, свои чувства.
Я бы хотел задать вам вопрос. Она устало вздохнула.
Хорошо.
Как-то, когда я спросил вас, боитесь ли вы, вы сказали, что не боитесь, но вам страшно. Почему?
Я не боролась и не пыталась анализировать, что происходит. Я просто дала этому
произойти. Вы не представляете, как трудно сидеть здесь и признаваться, что дала себя использовать, дала себя растоптать, дала опустить себя так низко, что все это терпела!
26 
