– Я позабочусь, чтобы дело было возобновлено и доведено до конца. Пибоди, – повернулась Ева к напарнице, – если я сказала, что заставлю детективов из Бронкса заняться делом Луки Петрелли и довести его до конца, я это сделаю?
– Да, лейтенант, уж если вы сказали, вы сделаете. Бебе, – обратилась Пибоди к допрашиваемой, – лейтенант принимает убийство близко к сердцу. Да вы и сами уже могли бы это понять. И после визита копов на ленч к вам в ресторан вы уже могли бы догадаться, что лейтенант пользуется влиянием в Бронксе.
– Говорю вам, Бебе… посмотрите на меня! – приказала Ева. – Я заставлю их заново открыть дело Луки. Я заставлю их отнестись к этому делу со всем вниманием. Говорю это под запись. А теперь вы мне скажите: вы хотите, чтобы это дело было вновь открыто?
Слезы навернулись на глаза Бебе и покатились по щекам.
– Да.
– Ава Эндерс просила вас убить Томаса Эндерса?
– Нет. Нет. Нет. Не просила. Клянусь моими мальчиками, не просила. Но…
– «Но». В том-то все и дело. Из-за этого «но» вы не поехали в клуб полтора месяца назад. Именно из-за этого «но» вы не посещали семинаров и социально ориентированных программ последние пять месяцев, не участвовали в их подготовке. Расскажите мне об этом «но».
Бебе вытерла слезы дрожащими пальцами.
– Я не могла уйти с работы. У меня не было времени. Мои мальчики… Она была добра ко мне, понимаете? Она дала нам шанс, а вы хотите, чтобы я на нее стучала.
– Она вас использовала, и в глубине души вы это знаете. Ваш отец вас использовал, ваши братья вас использовали, ваши дилеры и ваши «папики» вас использовали. Вы прекрасно знаете, что это такое – когда вас используют. О чем она вас попросила?
– Она не просила. Она… она рассказывала, как он ее насиловал, как приводил женщин в дом и хотел, чтобы она… тоже участвовала… в таких играх, которые были ей противны.
Пибоди предложила ей стакан воды, и Бебе выпила ее залпом.
– Она рассказала все это вам? – мягко спросила Пибоди. – Все эти интимные подробности своей семейной жизни?
– Она сказала, что я наверняка пойму, и я поняла. Я прекрасно поняла. Она сказала, что он собирается выкинуть ее из дома, прекратить ее программы, отменить стипендии, уничтожить все ее начинания, если она не сдастся. Ей было тошно от этого.
– Она вас разжалобила, – подсказала Пибоди. – Вам было ее ужасно жаль. Вам была непереносима мысль о том, что он все у нее отнимет. И у ваших мальчиков тоже.
– Да, мне было жаль. Боже, я не знала, что и думать. Не могла в это поверить. Он казался таким славным человеком. Но она разрыдалась, она была просто вся в кусках. Сказала, будто ей стало известно, что он пристает к детям, к девочкам, а она просто не знает, что делать. Никто ей не поверит, но надо же его остановить.
– Когда все это было? – спросила Ева.
– Прошлым летом. По-моему, в июле. Дети были в лагере, а я подрабатывала по воскресеньям у нее в доме.
– Вы были только вдвоем, верно? Больше в доме никого не было?
– Да, да. А знаете, что ее так завело? Она позвонила в одно из убежищ для пострадавших женщин, поговорила об одной из матерей, у которой дети участвовали в программе, попросила, чтобы ее устроили на курсы для получения профессии и всякое такое. Потом положила трубку, и тут ее прорвало.
– Надо же, как удобно…
Это замечание Евы заставило Бебе вскинуть голову.
– Все было совсем не так! Она была… так расстроена, из нее все это просто вылилось. Ее мужа не было дома. Он часто уезжал. На нее столько всего навалилось, понимаете? А тут он заявил, что если она не будет слушаться, он вышвырнет ее на улицу, а все эти дети… Я сказала, что должен же быть какой-то способ его остановить, защитить ее, защитить детей. А она говорит: единственный способ остановить его, человека наделенного такой властью, одержимого такой болезнью, это смерть. Его смерть. Да, она понимает, что говорит ужасные вещи, но она желает ему смерти. Иногда после того, как он творит с ней что хочет, она лежит в постели и планирует, как это можно было бы сделать. Как можно было бы подстроить несчастный случай, если бы кто-нибудь, кому она доверяет, мог ей помочь. А если бы с ним произошел такой несчастный случай, дети не лишились бы тогда своих привилегий. Значит, и мои дети тоже.
– И какой же несчастный случай она предложила?
– Она ничего не предложила, потому что я ее перебила. Я ее остановила, потому что было у нее в глазах… Что-то такое… Я даже подумала… Мне показалось, что она не просто так говорит, не просто воображает. Уж об этом я кое-что знаю – о таком взгляде.