Грегори поднимается со скамьи, и у меня ёкает сердце. Неужели он так и не скажет, что стало с Джаспером?
– Схожу за сигаретами. Нормально переносишь табачный дым?
– Да, вполне. – С языка чуть не срывается: у Стивена вечно дымят как паровозы, но вовремя себя одергиваю. Такое чувство, что о той, городской жизни говорить запрещено, опасно. – Ты что, куришь?
– Очень редко, – отвечает Грегори уже с крыльца. Усмехается. – Под настроение.
Несколько минут я сижу одна. Голова от мыслей трещит, того и гляди расколется. Плоскостопие… У богатеев тоже проблемы. Болеют так же, как и обычные люди. Ежусь, ощущая, что что-то не так. Напрягаю мозги. Ах да, вот оно что. Понимаете, все это время я почти не помнила, что Грегори отпрыск толстосума. С ним так просто и легко, что кажется, будто разные там пословицы, типа «Богатому бедного не понять», точнее «Сытый голодного не разумеет», придуманы искусственно и искажают правду. Такое ощущение, будто Грегори способен заметить и понять много такого, до постижения чего мне, например, еще расти и расти.
Усмехаюсь. Сижу, будто снова на съемках, но теперь – фильма серьезного, тяжелого, о том, как неожиданна и запутанна жизнь. Провожу пальцами по цепям, на которых держится сиденье качелей, и задумываюсь о Джаспере. Каким он был? Успел ли жениться, оставить потомство? И есть ли надежда, что стать для Грегори новым другом смогу я? Хотя бы наполовину столь близким? Пусть не сейчас, по прошествии времени, когда я повзрослею, стану мудрее, отдалюсь от пустой суеты?
Грегори возвращается, и я, боясь, что ему вдруг станут известны мои дерзкие недопустимые мысли, беру бокал и смотрю на отражение звезд в вине. Он чиркает спичкой и закуривает.
– Не желаешь?
Качаю головой и осмеливаюсь взглянуть ему в глаза.
– Я не курю.
– Принципиально или просто нет желания?
Пожимаю плечами.
– Не вижу в этом смысла. Я попробовала курить еще совсем девчонкой, лет в шестнадцать, по-моему. Взяли с подругой у приятельниц по тоненькой дамской сигаретке, закрылись в туалете, будто кому-то было до нас дело. – Криво усмехаюсь. – Что в этом находят? Не понимаю. С тех пор у меня больше не было охоты и притрагиваться к сигаретам. Да и у… подруги тоже.
Назвать Джосс по имени не поворачивается язык. Впрочем, и просто упоминать о ней как-то неловко. Сразу представляется, с каким нездоровым любопытством она пустилась бы расспрашивать о моих каникулах, как опошлила бы самое светлое, может многого не поняла бы. В ушах так и звенит ее «Гнус». Кошмар!
Не подумайте, что я вдруг задрала нос, возомнила себя более достойной, нежели Джосс. Нет, я ведь говорю: взрослеть и вникать в суть начала лишь здесь. Стыжусь себя прежней и, была бы на то моя воля, вернулась бы в прошлое и сделала все по-другому.
– Впрочем, я тоже не вижу в этом особого смысла, – задумчиво говорит Грегори. – Но бывают такие минуты, когда есть потребность втянуть в себя дым. – Улыбается уголком губ. – Наверное, это число психологическое. Думаю, если захотеть, можно в два счета отделаться даже от столь невинной зависимости. – Держит сигарету двумя пальцами, смотрит на нее, бросает на землю и, негромко смеясь, тушит ногой. – Ни к чему эти глупости. В жизни и так приходится подчиняться сотне нелепостей.
Изгибаю бровь.
– Например?
– Например, когда является новый клиент, ты обязан прикинуться, что очень ему рад, даже если человек тебе омерзителен. Говоришь «Приятно познакомиться», а самому ну хоть бы самую малость было приятно.
Лицо Грегори принимает то выражение, с которым он неизменно входит в бар, и тут я понимаю, что толпа курящих, без меры пьющих и кривляющихся друг перед другом людей, если взглянуть на нее его глазами, и впрямь покажется уродливо-отталкивающей. Зачем же он вообще туда ездит? – в который раз задаюсь я вопросом. И вспоминаю его ответ: это традиция. Память. Делается так безотрадно и тоскливо, что хочется зажмуриться и на время исчезнуть с лица земли. Впрочем, если такое было бы возможно, я непременно позвала бы с собой Грегори. Без него заело бы одиночество, хоть в самых прекрасных мирах вселенной…
– Помнишь, как у Сэлинджера? «Но если хочешь жить с людьми, приходится говорить всякое».
– Это из «Над пропастью во ржи»? – сразу догадываюсь я, радуясь, что литературные вкусы у нас примерно совпадают.
– Верно, – подтверждает Грегори.
Читаю я не очень много, по мне лучше посмотреть хороший фильм или познавательную передачу, но «Над пропастью во ржи» прочла не раз. Очень уж мил этот чувствительный, никому не понятный и неуместный в корыстолюбивом обществе Холден.