Особенно,... 
98 
— Отчасти? Я надеялся, что полностью.
— Да, ты еще очень молод. Не думаю, что когда он был в твоем возрасте, то все буквально падало ему в руки. Хотя бы один пример — он хотел мою маму и не получил ее.
Это произошло позже.
— Но, в конце концов, он добился своего.
— Только спустя много времени.
— И слава Богу, что так получилось, иначе где бы мы с тобой были сегодня, где-нибудь, где живут нерожденные… если есть такое место. — Он встал. — Пошли, проедемся вдоль реки. Там есть несколько красивых мест. Это то, что очаровывает в Лондоне. Жизнь разнообразна… и на некоторое время ты можешь обо всем забыть.
Что это был за чудесный полдень! Мы попрощались с Матти и Томасом, поблагодарив их за прекрасную еду, осмотрели конюшню, сели на отдохнувших лошадей и поехали.
Через милю от гостиницы мы выехали на берег, заросший травой, Джонатан предложил привязать лошадей к ближайшему кусту и полюбоваться рекой. Прошло несколько судов… часть из них возвращалась домой после празднований в городе.
Довольные, мы сидели на траве, забыв все страхи, спокойно наблюдая рябь на воде, глядя на случайные суда, проплывающие мимо.
Вдруг Джонатан сказал:
— Нам следовало пожениться, Клодина. Это было бы прекрасно, не так ли? Ты и я… любим… действительно любим друг друга.
— Мне нужен преданный муж, а ты никогда бы не стал им.
— А вдруг бы и стал, кто знает?
— Нет, — ответила я. — Это против твоей натуры.
— Посмотри на моего отца.
У него были раньше приключения, и какие! А сейчас нет более преданного мужа.
— Он стал зрелым и мудрым. Ты еще слишком молод.
— Моя дорогая Клодина, неужели ты хочешь, чтобы мы состарились?
— Я хочу…
— Ну расскажи, чего ты хочешь. Ты хотела бы не выходить поспешно замуж за моего брата. Ты знаешь, что тебе нужен только я. Ты страстно хочешь жить той жизнью, что и я… полной волнений, авантюризма.
— Твоя жена не будет счастлива.
— Будет. После расставаний всегда бывают встречи. И как будто все начинается сначала… медовый месяц, непрекращающийся медовый месяц.
— Нет, — твердо сказала я. — Я счастливее, чем думаю.
— Ты просто принимаешь жизнь такой, как есть, Клодина.
— Ты, кажется, забываешь, что скоро сам станешь мужем.
— Это не позволит мне все забыть.
— О, Джонатан, неужели тебе совсем не стыдно? Ты будешь обманывать Миллисент. То, что мы сделали, ты и я… ты не раскаиваешься…
— Как я могу раскаиваться в самом волнующем, что было в моей жизни?
— Оставь это для твоих доверчивых жертв.
— В данном случае я говорю правду.
Я люблю тебя, Клодина. Люблю с первого взгляда. Ты помнишь… маленькая девочка, которая говорила на ломаном английском. Я тогда подумал: «Она моя». С первого же момента, как увидел тебя, я так и подумал.
— Мы совершаем ужасную вещь, Джонатан.
— Неужели любить ужасно?
— При таких обстоятельствах да.
Я обманываю мужа. Ты обманываешь брата. Конечно же, ты знаешь, что это подло. Я не могу понять, почему тебе не стыдно.
Неужели нет?
— Нет, — холодно ответил он.
— Ты не думаешь, что мы поступаем дурно?
— Будет плохо, если нас раскроют. — Он улыбнулся. — Ты удивлена. Послушай, Клодина, вот как я это представляю. — Он поднял камень и бросил его в реку. — Грех… безнравственность ранят других. Если же никто не страдает от того, что делают другие, то никто и не поступает дурно.
— Но мы-то знаем, что мы делаем…
— Конечно, знаем… и я никогда не забуду. Я постоянно вспоминаю тебя… нас в той комнате. Я никогда это не забуду. Я не раскаиваюсь… пока Дэвид не знает ничего, какие страдания мы причиняем ему?
— Ты аморален… и безнравственен.
— Может быть, ты права. Мы были счастливы, ты и я. А счастье — это редкий и прекрасный подарок. Разве это грех — взять то, что тебе предлагают?
— Но это нарушение брачных обязательств и предательство по отношению к брату.
— Я повторяю, что, если никто не страдает, нет нужды раскаиваться. Твоя беда, Клодина, в том, что ты была воспитана почитать обычаи. Ты веришь, что они нерушимы. Есть правда и ложь, и нарушение обычаев вызывает гнев Божий… или, в конце концов, гнев твоих родственников. Вот простой пример: никого не обижай, доставляй людям радость. Это очень хорошие заповеди.
— Неужели ты не видишь, как жестоко мы поступаем, ты и я, по отношению к Дэвиду?
98 
