122 
Потом я послала за Жанной.
— Жанна, я умираю.
— Мадам… это невозможно.
— Лорд Хессенфилд уже мертв.
— О, мадам, но что же станет со всеми нами?
— Остается девочка. Жанна, я вверяю ее тебе, позаботься о ней. У меня есть сестра в Англии, я написала ей. Она пришлет кого-нибудь за Клариссой.
— А когда за ней приедут, мадам?
— Скоро… скоро, обязательно приедут. Я уверена в этом.
— Из Англии, мадам…
— Приедут, Жанна. Я обещаю тебе, дождись и заботься о ребенке. — Я схватила ее руки и умоляюще заглянула в глаза. — Жанна, это последнее желание и приказ умирающей женщины…
— Конечно, мадам.
Жанна выглядела очень испуганной, Но я знала, она сдержит свое слово.
Я сожгла перчатки — и мои, и Хессенфилда. Пока они горели, пламя обрело какой-то странный цвет. Я думала, что они долго будут пылать, но спустя несколько секунд перчатки уже обратились в прах. Потом я взяла перо и записала в дневник все, что произошло со мной. В заполнении его было какое-то успокоение.
Я сказала Жанне, чтобы она сохранила мой дневник и, когда прибудут люди от моей сестры, отдала его им.
Я хотела, чтобы Дамарис поняла, как все получилось: ведь часто понять — значит простить.
Я опустила перо, потом снова позвала Жанну и сообщила ей, где она сможет найти дневник. Она выглядела ошеломленной, но тем не менее внимательно выслушала все мои наказы. После того как она ушла, я не смогла больше противиться искушению и снова взялась за перо.
И тогда, в самом начале моего дневника, я написала:
«Это „Песня сирены“, которая совсем не хотели быть тем, чем она была, но так случилось, и та, кто обвинила ее в этом, оказалась права. Те, кто проходил мимо этой сирены, сворачивали со своего пути и иди прямо навстречу смерти. Кажется вполне справедливым, что Смерть завладеет ею, так и не дав ей допеть свою песню».
Часть четвертая
ДАМАРИС
ОТШЕЛЬНИК ИЗ ЭНДЕРБИ-ХОЛЛА
Дни кажутся бесконечными, я чувствую себя одинокой. Час за часом я лежу здесь, на своей кровати, и твержу, что жизнь для меня кончена, но на самом деле она никогда и не начиналась.
Я была счастлива, казалось, я была на пороге большой любви, а потом вдруг все кончилось. Я увидела, как все, о чем я мечтала, разбилось в один миг, а потом был еще и этот сокрушающий удар.
Порой создается такое впечатление, что жизнь не довольствуется только тем, что лишает человека счастья, а, как оказывается, обязательно находит что-то еще, чтобы сделать его горе еще более невыносимым. Одним сумрачным ноябрьским днем я потеряла человека, которого любила, и той же ночью меня сразила ужасная болезнь, которая сделала из меня почти инвалида.
О, я окружена любовью! Ни у одной девушки нет таких родителей, как у меня, и нет человека на свете, которого бы так любили и лелеяли, как меня. Тысячи раз мне было сказано, что я — смысл их жизни, они винят в происшедшем со мной себя, но они невиновны, а как я могу сказать им это, не упоминая имени Карлотты?
Я не хочу думать о Карлотте, я не могу этого вынести. Иногда я вспоминаю ее облик и говорю себе, что ненавижу ее, но продолжаю видеть ее красоту, в Которую почти невозможно поверить. Раньше я думала, что никто не может быть так красив, как Карлотта. Ей было дано все, наверное, те силы, что решают, какими мы должны быть, покровительствовали ей. У нее есть все… все… так говорят.
Так и есть на самом деле. Я часто замечала, какими становились взгляды мужчин, когда она входила в комнату, ей стоило лишь раз посмотреть на них, и они принадлежали ей. Я так восхищалась ею, гордилась тем, что она — моя сестра.
Но теперь я понимаю больше, моя мать показала мне свой дневник. Мне стало известно о романтическом рождении Карлотты в Венеции, о том, какой ужас довелось пережить матери. Я узнала о том страшном человеке, который умер, о его убийце и о чудовищных подозрениях, что мои родители питали друг к другу в то время. Это объясняло все, я поняла, почему моему отцу пришлось пристрелить собаку и похоронить ее. Если б я только знала, какие страдания перенесли мои родители, я бы никогда не пошла на могилу Бэлл после того, как увидела Мэтью и Карлотту вместе.
Да, я и вправду была шокирована, так как думала, что не только Мэтью обманывал и предавал меня. Я подозревала моего милого отца, который, на самом деле всего лишь пытался сохранить тайну, потому и застрелил невинное животное. И вот теперь из-за моего невежества все мы глубоко страдаем.
122 
