Мы заглядывали во все комнаты и, наконец, дошли до той, где была кровать под балдахином. Я стояла, глядя на нее. Меня переполняли горечь и страстное желание. Бенджи проговорил:
— Карлотта, ты уже больше не ребенок. Я очень давно хотел поговорить с тобой, но ты была так молода.
Я еле удержалась от смеха: я была намного моложе, когда резвилась с Бо на этой самой кровати. А Бенджи… он дожидался, пока мне исполнится восемнадцать. Как рассудительно и как непохоже на Бо.
— Карлотта, мне кажется, что все так считают.
— Что именно?
— Что мы поженимся.
— А ты меня спросил?
— Я спрашиваю. И что же ты ответишь? Мне показалось, что я слышу смех Бо: «Это как раз то, что надо: твой недотепа-любовник дождался твоего совершеннолетия. Это очень смешно, не правда ли, Карлотта? Благославляю тебя, дитя мое, ты, наконец-то, выросла из колыбели. Выходи замуж за этого тихоню Бенджи, и у тебя будет размеренная, благополучная жизнь и, я обещаю, непреодолимо скучная».
Я поняла, что мне не удается ускользнуть от Бо. Если я скажу Бенджи «да», я никогда не почувствую того возбуждения, предощущения восторга, которое всегда овладевало мной, когда я приходила в этот дом на встречу с Бо.
— Нет, — ответила я Бенджи, — нет! — И что-то заставило меня добавить:
— Не сейчас…
Бенджи, конечно, все понял по-своему:
— Я слишком поторопил тебя?
Поторопил меня! Я знала о его чувствах уже давно, а он просто не имел представления о таком типе людей, как я. Я вообразила себе Бо при аналогичных обстоятельствах: если бы я отказала ему, он бы только рассмеялся и силой уложил меня в эту постель.
Хотелось бы мне иметь такого любовника, как Бенджи? И опять мне показалось, что я слышу смех Бо: «Ну конечно, конечно, ты хочешь». Он решил бы, что это — замечательная шутка, произойди все именно здесь, в этой комнате. Он бы сказал, что никогда еще так не развлекался: Бенджи предлагает выйти за него замуж, а, когда я отказываю, решает, что слишком поторопил меня, что моя невинность не позволяет мне еще задумываться об этом. Нет, мне не удастся избавиться от Бо.
Мы подошли к нашим лошадям.
— Не расстраивайся, милая Карлотта! — сказал Бенджи. — Я задам тебе этот вопрос позже.
* * *
Ко мне в комнату вошла Харриет. Она славилась отменным здоровьем, и, я уверена, она была не менее красива, чем десять лет назад. Она слегка располнела, но ничего уродливого в этом не было: некоторое обилие плоти ничуть не портило ее красоту. «Это потому, — говорила она, — что все располагается там, где надо!»
Я подумала: «Харриет знает, что Бенджи просил моей руки». Некоторые слуги верили, что она обладает особой силой, и я была склонна согласиться с этим. Эти невероятно красивые фиолетовые глаза были необыкновенно проницательными, мало что могло ускользнуть от них.
— Итак, маленькая обольстительница, — сказала она, — ты отказалась сделать счастливым моего Бенджи? Вчера он просил твоей руки, не так ли?
Я кивнула.
— И ты сказала «нет». Я считаю, ты добавила «не сейчас», только чтоб не удручать его решительным отказом?
— Харриет, ты права, как всегда. Мы вместе посмеялись, она всегда поднимала мне настроение. Наверное, я любила Харриет больше, чем кого-либо другого, исключая Бо. Произошло это благодаря тому, что в детские годы я всегда считала своей матерью ее. Нет, она была для меня больше, чем мать, она была одной из нас, как я решила, — это значит, что она походила на Бо и на самое меня. Мы были искателями приключений в этом мире, решительно настроенными получить все, что нам хочется от него, и, в зависимости от обстоятельств, не слишком щепетильными в способах достижения цели.
Внезапно до меня дошло, что все мы появились на свет, наделенными выдающейся красотой: и Бо, и Харриет, и (с моей стороны было бы ложной скромностью отрицать это) я в некоторой степени наделена ею. По какой-то страдной прихоти природы я, действительно, могла бы быть дочерью Харриет: я была темноволосой, хотя и посветлее ее, у меня были синие глаза, хотя более голубые, чем фиолетовые, но такие же, как у нее, темные брови и ресницы. На этом, правда, внешнее сходство кончалось: мое овальное лицо, высокие скулы, полные губы и прямой нос были типичны для Эверсли. Но по характеру я была такой же, как Харриет, и, возможно, это делало нас более похожими, чем чисто внешние черты.
Так или иначе, мы прекрасно понимали друг друга, и с Харриет мне было говорить легче, чем с кем-либо другим. Что-то подобное, должно быть, чувствовала и моя мать, если пришла к Харриет, поняв, что у нее будет ребенок и это опозорит семью.