Со стороны тети Амарилис не последовало никаких ограничений: она была рада возвращению Джона. Джон и Елена надолго уединялись, а потом вместе гуляли в парке. Джон покинул герцогский кров и поселился в комнате со своим холостым товарищем Я сказала Питеркину:
— Он оказался сильнее духом, чем я думала.
Никогда бы не поверила, что он способен пойти против семьи.
Питеркин согласился со мной.
Какой ошибкой было думать, что все хорошо! Должно быть, семья оказала на него огромное давление, и Джон, в конце концов, оказался неспособным справиться с этим.
Он даже не пришел повидаться с Еленой, а объяснил все в письме.
«Дорогая Елена!
Мне очень жаль, но так продолжаться не может.
Ты не можешь себе представить, чего я натерпелся от своей семьи. И эта пытка продолжается. Где бы мы жили? Мой отец говорит, что я не получу ничего, ни гроша. Они все против меня, Елена, и я не могу этого вынести. Я знаю, что никогда бы не смог заработать на жизнь. Что мне оставалось делать?
Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя, но мы должны проститься.
Джон.»
Послужили лакомым кусочком для публики, падкой до скандалов, но первое удивление прошло, оба лишились своих высоких постов, и ничего более ужасного им уже не грозило. Коронационные торжества, королева с ее изящной фигуркой и царственной манерой — вот, о чем все хотели сейчас читать. Королева приняла парад войска в Гайд-Парке, и народ ее приветствовал. Теперь, когда юная королева заняла место на троне, народ надеялся, что все будет по-другому.
Однажды утром в доме появился Джон Милворд.
Он казался напуганным ребенком, но пришел повидать Елену, и я была этому рада. Значит, он не позволил отцу помешать своей женитьбе?
Елена опять сияла.
— Я хочу, чтобы ты первая узнала, — сказала она. — Кажется, все будет хорошо.
— Ты хочешь сказать…
Она кивнула:
— Мы поженимся! О, это не будет пышное венчание. Кому это нужно сейчас?
— Уж, конечно, не тебе, — сказала я, сжав ее в объятиях.
— Мы будем бедны.
— Но твои родители согласны?
— Джону придется, наверное, работать.
Сердце у меня опустилось. Я не могла представить себе Джона работающим.
— Но мы не переживаем, он собирается уйти из семьи. Его не волнует, что они от него откажутся, его волную только я.
— О, Елена, я так рада! Я судила о нем несправедливо: я думала, он слабый.
— Нам придется быть сильными.
— Чудесно!
— Ты думаешь, папа…
Я задумалась об этом загадочном человеке и решила, что каким бы он ни был, он все-таки не встанет на пути счастья собственной дочери. Наоборот, я представляла себе, какое удовольствие доставит ему возможность утереть нос герцогу.
Счастье Елены, по крайней мере, было спасено.
Целую неделю Елена пребывала в состоянии блаженства, потому что каждый день виделась с Джоном.
Со стороны тети Амарилис не последовало никаких ограничений: она была рада возвращению Джона. Джон и Елена надолго уединялись, а потом вместе гуляли в парке. Джон покинул герцогский кров и поселился в комнате со своим холостым товарищем.
Я сказала Питеркину:
— Он оказался сильнее духом, чем я думала.
Никогда бы не поверила, что он способен пойти против семьи.
Питеркин согласился со мной.
Какой ошибкой было думать, что все хорошо! Должно быть, семья оказала на него огромное давление, и Джон, в конце концов, оказался неспособным справиться с этим.
Он даже не пришел повидаться с Еленой, а объяснил все в письме.
«Дорогая Елена!
Мне очень жаль, но так продолжаться не может.
Ты не можешь себе представить, чего я натерпелся от своей семьи. И эта пытка продолжается. Где бы, мы жили? Мой отец говорит, что я не получу ничего, ни гроша. Они все против меня, Елена, и я не могу этого вынести. Я знаю, что никогда бы не смог заработать на жизнь. Что мне оставалось делать?
Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя, но мы должны проститься.
Джон.»
Никогда я не видела такого отчаяния, как тогда на лице Елены. Я проклинала Джона: ему не надо было возвращаться.
Я пыталась ее утешить, говорила, что, наверное, им даже лучше расстаться, если Джон такой слабый. Она не могла с этим смириться, ее сердце было разбито, жизнь стала для нее невыносимой Наступили ужасные дни.
Мне хотелось уехать из Лондона, но я знала, что была единственным человеком, кому Елена могла сказать все, и чувствовала, что не могу ее покинуть.