Особенно,... 
58 
Рашель сразу поняла, что он не собирается ее убивать. Однако то, что он собирался сделать с ней, было хуже смерти, намного хуже. Рашель вспомнила свою мать и в отчаянии подумала, что, может быть, в женщинах ее рода заложено нечто, притягивающее самых порочных из мужчин.
— Испугалась, сучка? Страшно?.. Правильно... Так оно и должно быть. Знаешь, почему ты здесь?
Рашель покачала головой, всем своим существом ощущая его желание поговорить и моля всех святых, чтобы совершилось чудо и он отпустил ее.
— Ты здесь, чтобы понести наказание за смерть человека. Это ты, грязная сука, убила его. Ты... его околдовала...
Тим! Он говорит о Тиме! Наверняка о нем.
— Он хотел принести тебя в жертву дьяволу. Ты знаешь об этом?
От неожиданности у Рашель похолодело в груди, а Симон рассмеялся.
— Он думал, что сможет вызвать Люцифера, если принесет ему в жертву девственницу...
Часовня в Марчингтоне, ощущение зла, ярость Тима, когда приехал его дед... Теперь Рашель поняла все до конца. Мужчина, стоявший над ней, был любовником Тима. Опять она не знала, как догадалась об этом, но не сомневалась в справедливости своей догадки. Еще она поняла, что он убил Тима. Ей было видение... Два человека дерутся на мосту, один из них падает...
— Ты это сделал?.. Ты убил Тима?
— Нет!
Симон больно ударил ее по голове, отчего она едва не лишилась сознания, и заклеил ей рот клейкой лентой. Потом он протянул к ней руку, и Рашель увидела сверкнувший в его руке нож. Взявшись за ворот ее простенькой рубашки, он разрезал ее, кое-где ножом коснувшись кожи, так что выступила кровь.
Красный туман застил глаза Симону. Он делал это для Тима, не для себя. Но что-то было в этой девчонке с золотистой кожей... Ее страх, наверное, который влек его к ней в тысячу раз сильнее, чем когда-нибудь к какой-нибудь другой девчонке.
Он разрезал на ней джинсы, замирая от наслаждения, и стал сдирать с нее остатки одежды, как гиена сдирает кожу со своей жертвы. Всякое ощущение реальности исчезло. С губ лишь сорвалось:
— Тебя следует наказать... Я должен это сделать... Я накажу тебя...
Он вошел в нее так стремительно и грубо, что Рашель показалось, будто она не переживет эту боль. Потом чуть было не потеряла сознание от ненависти и отвращения к насильнику и пришла в себя, почувствовав, как он излил в нее свое горячее семя. Новая боль обожгла Рашель, когда он покинул ее.
Симон все еще был возбужден, все еще не мог прийти в себя от ненависти. А у Рашель ныли связанные за спиной руки, гудела голова и все тело болело так, что эту боль она никогда не забудет, однако, как бы ни был силен ее страх, она запомнит этого мужчину, эту ночь, и когда-нибудь он тысячекратно заплатит ей зато, что сделал... Они все заплатят, подумала Рашель, вспоминая тех двоих, что принесли ее к нему.
Симон поднялся, и на мгновение ей показалось, будто пришел конец ее мучениям, но она ошиблась. Слегка задыхаясь, он перевернул ее на живот.
— Это было за Тима... За то, что ты сделала с ним, а теперь на вечную память о нем...
Рашель почувствовала, как из глубины ее существа рвется крик, когда он коснулся ножом ее правой ягодицы и провел сначала вертикальную линию на ее нежной плоти, а потом горизонтальную. «Т... Т... » На память о Тиме... На память...
— Это от меня на память о человеке, которого ты... убила.
Ее тошнило от боли и унижения. Пока терпела его издевательство над своим телом, Рашель поняла, что не забудет о нем до конца своей жизни, и обещала себе, что отомстит, так отомстит, что этот подонок, подобно ей сейчас, захочет скорее умереть, чем увидеть новое утро.
Прежде чем уйти, Симон сдернул с ее губ клейкую ленту, так что глаза у нее мгновенно наполнились слезами, и поднес ко рту стакан с какой-то жидкостью без цвета и запаха. Когда Рашель отвернулась, он влепил ей пощечину и сказал:
— Пей, дура. Это всего лишь снотворное.
Рашель все равно отказывалась пить, но он зажал ей нос и стал лить воду в рот, так что ей ничего не оставалось, как глотать ее.
Симон не ушел, пока она не начала засыпать. Он быстро сложил свои вещи. Их надо сжечь. Симон посмотрел на часы. Еще около получаса до прихода Майлса. Отлично. Он будет уже далеко. Симон попытался представить лицо Майлса, когда тот обнаружит свою постель занятой.
Если он дурак, то, вполне возможно, решит, что эта сука дожидается его... Ничего, Майлс сразу поймет свою ошибку, как только попытается овладеть ею. Симон посмотрел на безжизненное лицо в ореоле красных волос... Он это сделал!.. Он отомстил за смерть Тима. Безумие сладострастной ненависти оставило его, и Симон вновь был спокоен и рассудителен,
58 
