150 
Разве могла Пеппер отказать? Да она и не собиралась ей отказывать. Оливер был ее сыном, ее болью, едва она поняла, что любит его, что всегда любила...
Взяв Библию в руки, она сделала все, как сказала Мэри.
Потом они еще долго говорили...
— Знаю, я немного старомодна, но мне бы очень хотелось, чтобы ты, Пеппер, тоже нашла своего Филипа.
— Кажется, я уже...
Пеппер выпалила это, не успев подумать, но она не раскаялась в своих словах. Даже разговаривая с Мэри, она ни на мгновение не забывала о Майлсе. Ну почему она была такой дурой? Почему позволила себе нахамить ему? Неужели испугалась собственных чувств? Так оно и было. Ей нестерпимо хотелось сказать Майлсу «да», и это пугало ее так сильно, что она боролась с собой всеми известными ей способами.
— У тебя грустный вид, — сказала Мэри. — Вы поссорились?
Что сказать? Как объяснить беспокойство Майлса? Мэри и так хватает страхов, чтобы пугать ее еще сильнее.
— Да.
— Позвони ему.
— Наверно, он уехал, — возразила Пеппер, берясь за телефон.
Майлс ответил почти тотчас, и по его голосу она поняла, что он сожалеет о случившемся не меньше, чем она.
— Я у Мэри.
— А я ждал твоего звонка, Пеппер... Ты не представляешь, как я сожалею... Но я ужасно ревновал тебя. А теперь скучаю. Жаль, мы сейчас не вместе.
— Мне тоже жаль!
Майлс уловил не только радость в ее голосе, но и отчаяние, которое, по-видимому, никакого отношения не имело к их ссоре. Ему захотелось положить трубку и немедленно поехать к ней, послав ко всем чертям и комитет, и собрание...
Тяжело вздохнув, он сказал:
— Нам надо поговорить. Когда ты вернешься?
— В воскресенье.
Как бы Пеппер ни хотела быть с Майлсом, она должна провести этот уик-энд с Мэри.
— Я приеду в воскресенье, и мы вместе поедем в Лондон.
Пеппер подумала, что могла бы познакомить его с Филипом, Мэри и Оливером. Неожиданно она заметила, что сжимает трубку так, словно хочет раздавить ее.
— Я...
— Почему бы тебе не пригласить его к нам на ланч? — тихонько предложила Мэри.
Но Майлс услышал ее.
— Традиционный английский ланч... — сказал он. — Я с радостью!..
Пеппер объяснила ему, как найти дом, и пожалела, что не может сказать по телефону, как любит его и тоскует по нему.
— Давно ты его знаешь? — спросила Мэри, когда она положила трубку.
Пеппер едва не сказала «всю жизнь», но вот не сказала, хотя подумала, что это была бы чистая правда.
— Несколько раз видела его, еще когда жила в Оксфорде. Думаю, вам с Филипом он понравится. Он — барристер.
Филип читал только «Таймс», а там вряд ли печатали сплетни. Понимая любопытство Мэри, Пеппер кое-что рассказала ей, умолчав, однако, об истинной причине того, почему Майлс увез ее в Гоа.
— Он знает об Оливере, — призналась Пеппер. — Ему известно, что случилось со мной, и он догадался о ребенке. Майлс вырос в сиротском приюте.
Понимает ли Пеппер, что выдает себя с головой, размышляла Мэри, или это она сама стала такой проницательной в преддверии смерти? Например, прежде Мэри не была уверена в чувствах Пеппер по отношению к Оливеру, а теперь точно знала, что она очень его любит, словно сама Пеппер сказала ей об этом. Ведь и отдала она его, потому что любила их и его и понимала с мудростью, удивительной в тогдашней девчонке, что ему будет с ними лучше.
Обычно Филип и Мэри рано ложились спать, и Пеппер тоже отправилась в ту самую комнату, в которой прожила когда-то довольно много месяцев. Кое-какие ее платья все еще висели в шкафу. Это была ее комната, да и вообще у Филипа и Мэри она чувствовала себя, как дома.
Приняв душ и вытершись пушистым белым полотенцем, Пеппер легла. Она лежала и смотрела в потолок. Мэри умирает... И она едва не зарыдала.
Неожиданно ей показалось, что в комнате кто-то есть, и она бессознательно позвала Наоми.
Однако в дверях стоял Оливер.
Он подошел к кровати и стал смотреть на нее, не говоря ни слова. Внешне он был очень похож на Пеппер. Она хотела встать и обнять его, но не смогла. В его не по возрасту серьезных глазах она увидела боль и понимание, и в первый раз ей пришло в голову, что Оливер многое взял у Наоми такого, что она с ее беспокойной душой была не в состоянии ему дать...
Борясь с подступавшими к глазам слезами, Пеппер понимала, что ее сын принимает людей со всеми их слабостями, словно ангел, спустившийся на землю ради смертных. Как будто ее вела Наоми, Пеппер разглядела в десятилетнем мальчике силу и нежность, которые, когда он станет мужчиной, завоюют для него уважение окружающих. В нем не было ничего от Симона Герриса, совсем ничего, и от ее собственных слабостей тоже. Бессознательно, словно она поступала так каждый день со дня его рождения, Пеппер открыла ему свои объятия, и он откликнулся на ее призыв. Так они сидели, не говоря ни слова, соединенные узами, которые сильнее уз крови.
150 
