— Сладчайшее выражение духовной жизни — это служение, — говорила Флоренс. — Мы отдаем себя на служение духам. Да найдут они нас готовыми, и да будут они, дабы ничто не препятствовало нашему свободному изъявлению, едины с нами в этот день и явят нам свой свет. А более всего, да наделят они нас своей властью общаться с той терзаемой муками душой, что все еще витает здесь, неудовлетворенная, заточенная, — с Дэниэлом Беласко. — Она обратила лицо вверх. — Снизойдите до нас, ангелы-служители. Помогите нам в наших усилиях снять бремя с этой души. Всего этого мы просим именем Вечного и Бессмертного Духа. Аминь.
Какое-то время висела тишина. Потом Флоренс запела: — Сладчайшие души вокруг нас, продолжайте следить за нами. Придвиньтесь ближе к нам. В наши мысли, в наши молитвы вплывите нежными струями.
Когда пение закончилось, Флоренс глубоко задышала, судорожно втягивая воздух в легкие сквозь сжатые зубы, и стала обеими руками тереть тело. Вскоре ее рот открылся, голова откинулась назад. Судорожные вдохи продолжались. Флоренс ссутулилась в кресле и стала раскачивать головой из стороны в сторону. И наконец замерла.
Прошло несколько минут. Фишера пробрала дрожь. В комнате стал концентрироваться холод, медленно поднимаясь, как ледяная вода, пока Фишер не ощутил, будто по пояс погрузился в него.
Он вздрогнул, когда перед Флоренс стали появляться пятнышки света. «Фокусы конденсации»,— мелькнула мысль. Они начали увеличиваться в размере и в числе, паря перед Флоренс, как галактика бледных миниатюрных солнц. Его ноги почти совсем онемели. «Скоро», — подумал Фишер. Его пальцы впились в подлокотники: из ноздрей медиума начала сочиться телеплазма. Вязкие нити напоминали двух серых змей, вылезающих из ее носа. Фишер наблюдал с пересохшим горлом, а они соединились в более толстое кольцо, которое начало распутываться, а потом поднялось и покрыло лицо Флоренс. Фишер опустил глаза, а услышав нечто вроде шуршания бумаги, и вовсе закрыл их.
В его ноздри проник запах озона, как в слишком сильно хлорированном плавательном бассейне.
Не удержавшись, он открыл глаза и вздрогнул: телеплазма покрыла всю голову Флоренс, как мокрый кисейный мешок. Присмотревшись, Фишер увидел, что он принимает какую-то форму, словно под рукой невидимого скульптора: вот появились глазницы, переносица, ноздри, уши, линия рта. Не прошло и минуты, как все было готово — печальное лицо молодого человека, черноволосого, красивого.
Фишер прокашлялся. Сердце забилось от ощущения чего-то нереального.
— У тебя есть голос? — спросил он.
Послышался неестественный булькающий звук, как предсмертный хрип. Фишер ощутил бегущие по коже мурашки. Через полминуты звук прекратился, и снова повисла тишина.
— Теперь ты можешь говорить? — спросил Фишер.
— Могу.
Голос был, несомненно, мужской.
Фишер поколебался, потом набрал в грудь воздуха.
— Кто ты?
— Дэниэл Беласко.
Губы фигуры не двигались, но голос исходил из бледного лица молодого человека.
— Это твое тело мы нашли утром за стеной в винном погребе?
— Мое.
— Мы должным образом погребли тебя за стенами дома. Почему ты по-прежнему тут?
— Я не могу уйти.
— Почему?
Ответа не последовало. Фишер сцепил руки на животе.
— Ты имеешь отношение к нападению на доктора Барретта в парилке?
— Нет.
— Тогда кто же это сделал?
Опять никакого ответа.
— Это ты напал на доктора Барретта в обеденном зале вчера вечером? — спросил Фишер.
— Нет.
— А кто?
Молчание.
— Ты искусал мисс Таннер сегодня утром?
— Не я.
— А кто?
Молчание.
— Ты вселился в кошку, чтобы напасть на мисс Таннер?
— Не я.
— Тогда кто же?
Молчание.
— Тогда кто же? — настаивал Фишер. — Кто напал на доктора Барретта? Кто искусал мисс Таннер? Кто вселился в кошку?
Молчание.
— Кто? — потребовал ответа Фишер.
— Не могу сказать.
— Почему?
— Не могу.
— Почему?
Молчание.
— Ты должен сказать мне. Кто напал на доктора Барретта в обеденном зале и в парилке? Кто искусал мисс Таннер? Кто вселился в кошку?
Послышалось учащенное дыхание.
— Кто? — потребовал ответа Фишер.
— Не могу...
— Ты должен сказать мне.
— Не могу... — жалобно проговорил голос.
— Кто? — спросил Фишер.
— Не могу сказать...
— Кто?
— Пожалуйста...
— Кто?
Послышалось что-то вроде всхлипа.
— Он, — сказал голос.