140 
Последний скот, пасшийся на неогороженном стеной восточном краю плато, загнали в крепость. Женщин, детей и стариков вывели из нее. Среди них были жена Дадерага, его отец и его старая тетка.
Пока не стемнело, они стояли группами у ворот, плача, моля и призывая своих сородичей сжалиться. А потом сгрудились, улеглись и забылись беспокойным, голодным сном. Утром они опять плакали, просили, протестовали. Но никто им не ответил. Никто не пришел. В полдень несчастные стали спускаться к подножию горы, где останавливались на краю большой траншеи и простирали к римлянам руки. На них смотрели из-за брустверов и со всех башен, но никто им не ответил, никто их не позвал. Никто не выехал на совершенно ровную площадку, сплошь покрытую пожухлыми листьями, чтобы перекинуть через траншею подобие какого-нибудь мосточка. Никто не бросил им пищи. Римляне просто смотрели, пока это им не надоело, потом вернулись к своим делам.
Вечером мандубии, помогая друг другу, снова взобрались на гору и снова плакали, выкрикивая имена своих близких. Но никто не ответил. Никто не пришел. Ворота были закрыты.
— О Данн, мать всего мира, спаси моих людей! — бормотал Дадераг в темноте своей комнаты. — Сулис, Нуаду, Бодб, Маха, сжальтесь над ними! Пусть завтра сюда придет армия из Карнута! Умоляю, идите к Езусу и просите за них! О Данн, мать мира, спаси моих людей! Сулис, Нуаду, Бодб, Маха, сжальтесь над ними! Пришлите к нам армию! Ступайте к Езусу и просите его защитить их! О Данн, мать мира, спаси моих людей! Сулис, Нуаду, Бодб, Маха, сжальтесь над ними!..
Он повторял это снова и снова.
Молитвы Дадерага были услышаны. Утром прибыла армия. Она пришла с юго-запада и захватила в том секторе господствующие высоты. Зрелище не особенно впечатляло, ибо лес на горных склонах скрывал облепивших скалы людей. Но к полудню следующего дня трехмильная равнина между двумя реками словно бы закипела. Ее заполонили конники, море конников, столько тысяч, что невозможно и сосчитать.
Незабываемая картина.
— Их слишком много, — заметил Цезарь. — И маневрировать они не смогут. Им никак не взять в толк, что подавляющее превосходство в количестве не всегда оборачивается превосходством на деле. Вот одной восьмой своей частью они могли бы нас побить. В численном отношении у них все равно оставался бы перевес, и вдобавок им было бы где развернуться. А так количество мало что значит.
— У них нет командира, — сказал Лабиен. — У них несколько командиров. И нет согласного мнения.
Любимый боевой конь Цезаря Двупалый пасся поблизости, его необычные копыта, словно бы разделенные на пальцы, скрывала трава. Римская воинская верхушка была в полном сборе: все легаты, Требоний и еще тридцать трибунов, готовых мчаться как ветер, куда им прикажут, на германских породистых рысаках.
— Сегодня твой день, Лабиен, — сказал Цезарь. — Не упусти же его. Я не буду вмешиваться в твои действия. Командуй конницей сам.
— Я выпущу на равнину кавалерию из трех лагерей, — решительно заявил Лабиен. — Лагерь на северной стороне остается в резерве для сражений на склонах. А в долине четырех тысяч конников будет более чем достаточно. Если передние ряды галлов дрогнут, они сомнут собственный тыл.
Кавалерийские лагеря римлян выступали из большого периметра, а не встраивались в его стены, как лагеря пехоты. Они не были сильно укреплены, в том смысле, что подступы к ним были более ровными, без острых камней и больших валунов. И потому римская конница проехала там без особых хлопот.
— А вот и Верцингеториг, — сказал Требоний.
Цезарь повернулся. Западные ворота крепости были открыты. Галлы ринулись вниз по крутому западному склону, вооруженные деревянными козлами, досками, веревками, кошками и щитами.
— По крайней мере, мы знаем, что они обессилены голодом, — сказал Квинт Цицерон.
— А они знают, что ждет их в нашем саду, — добавил Требоний. — Но им понадобятся часы, чтобы его пересечь. Пока они доберутся до основных фортификаций, в долине все будет кончено.
Цезарь подозвал свистом Двупалого, вскочил без помощи грума в седло и расправил свой яркий алый плащ так, чтобы тот накрыл конский круп.
— Всем по коням! — скомандовал он. — Трибуны, смотрите мне в рот и запоминайте каждое слово. Я не намерен повторять приказы, а каждый приказ нужно в точности довести до людей.
Хотя у Цезаря каждый солдат знал, где его место и что он должен делать, в этот первый день Цезарь не ожидал атаки пехотинцев неприятеля. Кто бы ни командовал армией галлов, он явно считал, что огромная масса галльских конников одержит победу, чем ослабит боевой дух неприятельских легионов. Так зачем же сражаться тогда, когда этот дух силен? Кроме того, неизвестный Цезарю полководец был достаточно умен, чтобы поставить среди своей кавалерии отряд лучников и копьеметателей, и этот фактор поначалу сильно способствовал успеху галлов.
140 
