Там, где сейчас Мелеагр, — обжигающе горячая мысль ночного охотника. Он увидел, как вздыбилась громоздкая фигура Анкея. Несколько человек тут же подошли к нему, перебросились парой фраз. Прочие собрались вокруг Пелея. Меланион наблюдал за тем, чего не мог увидеть, в лесу, ухабистая зелень которого протянула фальшиво-монолитную стену чуть не до самой воды лежащего в отдалении озера. Солнце уже начало переблескивать на его поверхности. Горы припадали к земле, приближаясь к нему, и поднимались на дыбы по мере удаления, вылепленные кое-как, до половины, — звери, окаменевшие в тот самый миг, когда попытались двинуться с места. Он ждал.
Охотники тоже ждали. Из кучки, сбившейся вокруг Пелея, кто-нибудь время от времени оглядывался на темную стену леса и тут же поворачивался обратно, чтобы не упустить очередной реплики. Пелей размахивал руками, борода дергалась взад-вперед, он тыкал пальцем поочередно в каждого из них, а потом — в землю. Они кивали или стояли неподвижно. Меланиону слышать его слова было необязательно. Когда вернулся Мелеагр и собрал их всех вокруг себя, они принялись переминаться с ноги на ногу и вертеть в руках оружие. Он увидел, как из подлеска на опушке показалась Аталанта, с собакой в кильватере. Они на старте. Мелеагр указал рукой на север, в сторону озера или, может быть, стоящих за озером гор. Если ему и удалось почерпнуть какую бы то ни было уверенность из нового умонастроения своих людей, виду он не подал. Когда последний из них исчез за деревьями и хруст их шагов по лесной подстилке превратился в отдаленный смутный шепот, Меланион спустился вниз и пошел за ними следом. Время Мелеагра не за горами, подумал он, проходя мимо входа в ущелье. Мелеагр не оправдал их доверия. Он переплел этих людей друг с другом и привязал к себе. А теперь вот прилепился к Аталанте.
А вот здесь, сказал себе Меланион, они лежали вдвоем. Он осмотрел пятачок сухой земли, взбитой их ногами, царапины и неглубокие впадинки, обратив внимание и на то, что следы эти они явно пытались стереть. Он сунул руку в рыхлую землю и покатал между пальцами крошащиеся комочки почвы, представив себе ее раздвинутые нош, и как она барабанит оземь пятками, и как постепенно угасает их пыл в этой мягкой земляной колыбели.
Солнце тянуло по небу свой дырявый мешок с минутами. Когда он опустеет и не останется в нем ничего, кроме сухого колючего жара, настанет ночь. Охотники вились вокруг движущейся общей точки, медленно плывущего по-над землей клочка лесного воздуха, который они, как муравьи, тянули в разные стороны и центром которого была сумма небрежно переплетенных судеб: здесь, где Евритион прикрыл глаза от взявшейся невесть откуда вспышки света, густого солнечного луча, который каким-то образом пробился сквозь многослойный лесной полог, а Пелей нагнул голову, чтобы что-то сказать ему на ухо; или здесь, где Анкей с гулким пересыпчатым звуком вогнал секиру в изъеденный сухой гнилью древесный ствол и встал, чтобы помочиться в кустистый папоротник; или здесь, где ничего не происходило, если не считать терпеливого разъятия дохлого жука ордой лесных муравьев; или здесь, где еле слышный шорох листьев над головой сообщал о налетевшем ветерке, слишком слабом, чтобы прорваться сквозь плотный покров листвы и всколыхнуть пойманный в ловушку воздух, в том месте, где Аталанта остановилась на секунду, посмотрела вверх и не заметила, как Аура обернулась и сделала стойку в направлении густой ольховой поросли, где что-то двинулось от одного древесного ствола к другому. Хозяйка опустила голову, собака отвернулась, ночной охотник растворился в подлеске.
Он патрулировал подвижную границу занятой ими территории, кружил, подходил ближе, удалялся снова. Открытое пространство полян заставляло его на время покидать свою дичь в поисках надежного укрытия. Когда деревья снова смыкались у него над головой и отраженный солнечный свет перекрашивал все и вся в камуфляжные тона, он снова мог подойти поближе. Его пространство было на самой границе их чувств, там, где причиной пертурбации лесной светотени могли стать согнутая ветром ветка или сорвавшийся с места дрозд, где сухой хруст неосторожного шага, просочившись сквозь фильтры листьев, стволов и сучьев и отразившись многократным эхо, теряет прямой смысл, становится двусмысленной, зыбкой, случайной звуковой аномалией: в этом царстве зашифрованных шарад на их глаза и уши вполне можно положиться — они обманут себя сами. Ее собака уловила его запах. Этого он скрыть не в состоянии. Ночной охотник держит свои знаки при себе, наблюдает незамеченным, подслушивает, оставаясь неуслышанным. Дичь даже не чувствует руки, которая сжимается у нее на глотке.