Последние отзывы

  120  

А Акамант-афинянин даже не сдерживается. Вертит. Мрамор ступеней розов, словно женское тело. Поверх брошены ковры. Двери великолепны: порог из бронзы, косяки отделаны серебром. Дверные кольца из чистого золота. Вокруг — ряды колонн с резными капителями; свод инкрустирован по фризу эмалевыми вставками. У дверей — стража. Горит на солнце начищенная медь доспехов, сверкают наконечники копий; на шлемах — султаны из перьев. Впору спутать с павлинами! А долги зажали, скряги, не отдают… В длинном коридоре царит сумрак. Факелы на стенах роняют пятна света через каждые семь шагов (посчитал, не поленился). Тьма-свет, тьма-свет. Впечатление зловещее. Наверное, так и было задумано.

Без шума раскрываются следующие двери. Небесная лазурь, расшитая драгоценными искрами — стены. Вечерняя синь — купол потолка. В нем прорезаны световые колодцы, сквозь которые рушатся вниз потоки солнца.

Дух захватывает. Колонны света перемежаются колоннами из мрамора

(светлее, чем дворцовые ступени) — и поначалу теряешься: свет? камень? что растет из земли в небо, а что — наоборот?!

Под ногами: море. Пенится барашками. Вот сейчас ухнешь в Посейдоново царство! В дальнем конце зала, на возвышении — трон. Медленно надвигается на нас… нет, конечно же, это мы идем к трону — плывем по рукотворным волнам. Слева и справа с достоинством выстроились… Сыновья? Придворные? В основном сыновья: неуловимое сходство заставляет щуриться: так не бывает. Однако здесь далеко не одни троянцы. Двое чернокожих в ярких одеждах. Эфиопы "Люди-с-Обожженным-Лицом^[71]". Передать им, что ли, привет от Ворона? Нет, не поймут. А жаль… Смуглые, но все же не до черноты, хет-тийцы с орлиными носами. Смотрят одинаково: пристально, оценивающе — и чуть надменно. Дальше — фракийцы, три беловолосые женщины в мужской одежде… неужели амазонки?

«Мисийцы, — одними губами шепчет Калхант. — Киконы, пафлагонцы… кары-дикари…» Союзники. Умен Приам: почет ахейским послам, и демонстрация силы. А где, собственно…

…вот это — Приам?!!

Вот эта трясущаяся развалина на троне — владыка крепкостенной Трои?!

Дряблые руки безвольно обвисли на подлокотниках, словно для контраста украшенных львиными мордами. Пальцы дрожат, мнут воздух. Голова старца клонится набок, и правителю стоит немалых усилий держать ее ровно. Воск лица изрезан муравьиными ходами морщин. Волосы редкие, грязно-седые. Да ведь ему (быстро прикидываю в уме) и пятидесяти нет! А на вид — в толос краше кладут. Люди говорят: Приамовы жены до сих пор ему детей рожают. Законных. От царственного мужа. Одна дочку месяца три назад родила. Или врут? Дяденька, откуда ж у тебя силы жен любить?

Нет, я действительно кобель! Нас троянский владыка принимает, судьбы мира решаем, а у меня одно на уме!

Оказывается, Калхант уже говорит. Приветствует богоравного лже-старца, желает Трое мира и процветания, правителю здоровья и наследников побольше (куда ж ему еще больше-то?!)… Закончил. Пора и мне слово сказать. Разливаюсь соловьем. Краем глаза замечаю: наши дары несут. Приам степенно кивает, прилагая немало усилий, чтобы после каждого кивка вернуть голову в первоначальное положение.

Умолкаю; жду ответной речи.

И едва не падаю в обморок: Троя тоже хочет мира только мира, никакой войны. Он, Приам, приносит ахейцам и лично богоравному Менелаю самые искренние извинения. Парису, выродку семьи, нет прощения. Елена будет возвращена законному супругу в самое ближайшее время, с соответствующими дарами, которые, быть может хотя бы отчасти возместят богоравному Менелаю… Я, понимаешь, на части разрываюсь, от каждой тучи шарахаюсь, жду подвоха отовсюду — а тут только приплыли, и нате?! Да что ж это творится?! И, главное, — что творится со мной?

Ведь радоваться надо! За тем и ехал!

А я стою и ну ничегошеньки не понимаю! Ведь троянцы сейчас отдадут нам Елену, мы уплывем домой… эй, Глубокоуважаемые?! Куда вы смотрите?! Афиночка, яблочная моя — посмеяться над рыжим вздумала?! Нет, видать, совсем я разума лишился! Еще бы вслух к ним с этим воззвал!.. Что, и Парис тоже вот так? Запросто?

Кстати, а где он, петушок наш, охраняющий мужей от их жен?!

Я никогда не видел его раньше — но узнал сразу.

Парис стоял справа от трона, среди других басилят. Губы кусал. Да, он был красив. Иначе, чем Акамант (я даже скосился на афинянина, для сравнения), — Парис был нечеловечески красив! Крылось что-то такое в лице, в мягкой, слегка расслабленной фигуре, в посадке головы, в разрезе влажных карих глаз. Он походил… на бога? Я вспомнил Афину, какой она мне явилась в последний раз; вспомнил статуи богов в храмах… Нет. Знакомая дичь чудилась мне в троянском юноше-соблазнителе.

  120