Последние отзывы

  89  

В это время вдали, у белого грузовика полиции вдруг взметнулись языки пламени. Наверное, бросили бутылку с горючей смесью. В один миг огонь принял окраску свежей алой плоти. Раздались вопли, повалил белый дым. Иманиси знал, что его губы улыбаются.

Когда они наконец, покинув это место, двинулись дальше, госпожа Цубакихара спросила, глядя на предмет, который Иманиси держал двумя пальцами:

— Что это?

— Это я нашел.

Иманиси, не останавливаясь, развернул и показал ей какую-то черную тряпку. Это был черный кружевной бюстгальтер. По форме он явно отличался от тех, что носила госпожа Цубакихара, и, вне всякого сомнения, принадлежал женщине, гордящейся своей грудью. Бюстгальтер больших размеров без бретелек, китовый ус, зашитый вокруг чашечек, делал их выпуклость надменной, прямо скульптурной.

— Какая гадость. Где это вы подобрали?

— Там. Еще раньше. Когда мы бежали со всеми к торговым рядам, у меня что-то за ногу зацепилось, потом заметил, смотрю — вот это. Его, видно, потоптали, весь в грязи.

— Какая грязь! Выбросите, и дело с концом.

— Но как это странно. Трудно представить себе нечто подобное. — Иманиси продолжал нести бюстгальтер, вызывая любопытство прохожих. — Как эта вещь оказалась на земле? Может ли такое быть?

Такого быть не должно. Бюстгальтер, пусть и без бретелек, должен прочно держаться несколькими крючками. Каким бы открытым ни было платье, бюстгальтер, расстегнувшись, никак не должен упасть. Оставалось лишь предположить, что зажатая в толпе женщина сама сорвала его с себя или кто-то сделал это, последнее предположить труднее, скорее она сделала это сама, с несомненным удовольствием.

Зачем? Во всяком случае, среди пламени, мрака, воплей толпы уронили большую грудь. Это, правда, была всего лишь ее атласная оболочка, но черная кружевная форма ясно говорила о высоте и упругости груди, которую поддерживала. Женщина гордилась ею и именно потому умышленно бросила бюстгальтер, — луна явилась в мятежном мраке, отшвырнув в сторону свою светящуюся корону. Иманиси подобрал всего лишь корону, но ему казалось, что так он явственнее, чем если бы нашел саму грудь, ощущает все — ее тепло, то, как она хитро ускользает от прикосновений, чувственные воспоминания, кружащиеся вокруг нее, словно мошки вокруг лампы. Иманиси вдруг потянул носом. Бюстгальтер был пропитан запахом дешевых духов, который не могла отбить даже грязь. «Наверное, проститутка, промышляющая среди американцев», — решил Иманиси.

— Противный, — госпожа Цубакихара по-настоящему рассердилась. Слова, которые были ей неприятны, всегда имели оттенок уважаемой ею критики, но она не могла допустить, чтобы ей внушали отвращение грязными жестами. Более того, это была не критика, а насмешка, этакий ядовитый намек. Она, едва взглянув, сразу отметила большой размер этого лифчика без бретелек и почувствовала, что Иманиси молча презирает ее перезрелую, обвисшую грудь.

В двух шагах от площади перед станцией Сибуя проходила дорога, ведшая от подножия холма Догэндзака к кварталу Сёто, с закусочными, наскоро построенными вдоль нее на месте бывших пожарищ. Дорога имела вполне обычный вид. Уже в этот час здесь слонялись пьяницы, неоновые лампочки над головой напоминали стайку золотых рыбок.

«Если не поторопиться, ад вернется. Прямо сейчас все начнет гибнуть, если не поторопиться», — подумал Иманиси. Опасность, которой он только что избежал, которая перестала ему угрожать, вызвала на щеках румянец. И, не дожидаясь упреков со стороны госпожи Цубакихара, он уронил черный бюстгальтер на дорогу, на которую оседала душная влажность.

Иманиси был одержим навязчивой идеей, суть которой состояла в следующем: если гибель не коснется тела чуть раньше, то возобладают силы ада повседневной жизни, которая пожирает тело, если гибель не придет на день раньше, тебя на день больше будут терзать собственные фантазии. Может быть, то был неосознанный страх перед тем, что при жизни раскроется его несомненная заурядность.

В любом незначительном явлении Иманиси ловил признаки крушения мира. Если человек хочет предвидений, он их не пропустит.

Скорее бы революция! Иманиси не знал, чего он хочет — левой революции или правой. Хорошо, если бы революция привела его, жившего за счет фирмы отца, на гильотину. Но сколько бы он ни распространялся о собственном моральном уродстве, его беспокоило, как к этому отнесется толпа. А что, если они воспринимают это как покаяние?! Если придет тот день, когда на оживленной площади перед вокзалом установят гильотину и кровь зальет обыденность, может статься, и он благодаря смерти окажется в числе тех, «о ком помнят». Он содрогнулся, представив себя на грубо сколоченном помосте, построенном в торговом квартале, где висящие кругом флаги извещают о крупных летних распродажах, — на помосте, как на месте проведения лотереи, затянутом красной и белой материей, а на нож гильотины наклеен ярлык дешевой распродажи.

  89