Отец Бернард немного подумал.
— Кажется, вы делаете именно то, чего не позволили мне. Я хотел вывести всевозможное добро из одного вида добра. А вы хотите дискредитировать все добро, потому что существует один вид зла.
— Хороший образ. Если на пути пожизненного паломничества нам суждено достичь места, где нет ни добра, ни зла, наш долг — направиться туда.
— Долг?
— Это последний парадокс. На определенном этапе этика становится для человека загадкой, на которую необходимо найти ответ. Священное неизбежно сближается с демоническим. Фра Анжелико[79] любил Синьорелли[80].
— Возможно. Но ведь и Синьорелли любил фра Анжелико? Демоническое тянется к святому.
— Нет. Я об этом и говорю. Для святого гибельно само знание о существовании демонического. Поток идет в определенном направлении, прилив движется в одну сторону, вода течет с холма вниз. Вот что значит «Бога нет», и это пока что тайна даже для несмысленных, дерзающих произнести эти слова. В космосе все обращается вспять, как в некоторых физических теориях, философия учит, что в данном случае все великие умы человечества не просто заблуждались, но заблуждались как дети. Святое должно предпринять попытки познать демоническое, должно в какой-то момент сформулировать для себя эту загадку и возжаждать ответа, и эта жажда будет прямым отрицанием любви к Богу.
— Это звучит совсем как та… ужасная… доктрина…
— Нет, это не ваша детская ересь.
— Я не понял. Ничто, на небесах ли, на земле ли, не может поколебать моего долга перед ближним.
— Да, но может сделать его чуточку более расплывчатым. Разве вы сами этого не чувствовали, вы, человек, запятнанный святостью?
Священник молча поразмыслил. Он сказал:
— Это чепуха. Но где выход из того, что вы называете тюрьмой? Вы имеете в виду самоубийство?
— Доказательство. Возможно. Ворот много. Но, может быть, для каждого человека существуют только одни врата.
— Искушение совершить единственный поступок, из-за которого становится все дозволено? Тогда почему бы не убийство?
— Действительно, почему бы нет?
— И станешь демоном, то есть Богом.
— Мы увлеклись метафорами, это я виноват, я слишком долго жил с этими картинами в мозгу. Начинаешь думать, что живешь на высотах, на грани пропасти, где воздух чище и прозрачней.
— Вам бы лучше перестать думать, — сказал отец Бернард.
— Не могу. Но вы не беспокойтесь…
— Вас не одолевает искушение совершить самоубийство или Убийство?
— Ни в коем случае.
— Но вас… одолевает искушение… сделать что-то ужасное… что-то… как вы сказали… что послужит доказательством?
— Нет, — ответил Розанов, — нет, нет.
Они спускались по травянистому откосу в заброшенную железнодорожную выемку, иногда называемую Дорогой влюбленных — тенистое место прогулок влюбленных парочек, служившее тропой из общинного луга в Бэркстаун. Вблизи общинного луга выемка внезапно обрывалась замурованным зевом туннеля, а на эннистонском конце постепенно мелела и окончательно пропадала на железнодорожном переезде недалеко от вокзала. Дождь еще накрапывал, отец Бернард замечал сверкающие капли на первоцветах, пучках травы, ободранных боярышниках, бальзаминах, купырях, плетях ежевики, кустах терна, что теперь вздымались выше головы путников. Внезапно послышался приближающийся звук чего-то рвущегося, словно из туннеля вырвался призрачный поезд или один из демонов Джона Роберта, приняв звериный облик, ломился сквозь кусты. Большой, тяжело пыхтящий ком вывалился из кустов и кувырком скатился вниз по склону на ровную траву, прямо к ногам путников. Тут же выяснилось, что это Том Маккефри и Эммануэль Скарлет-Тейлор; они все еще продолжали драку, начатую на верху склона. Они сидели, хохоча и не разжимая захвата, потом заметили, что на них смотрят, и вскочили, уступая дорогу.
— Здравствуйте, — сказал священник, поднимая руку, и они с Розановым продолжили путь, пройдя между мальчиками, которые отступили назад, каждый на свою сторону выемки.
— Здравствуйте, святой отец.
Удаляясь, путники слышали за спиной вспышки хихиканья и fou rire [81].
— Вот счастливчик, — сказал отец Бернард, — Он счастлив, потому что невинен, и невинен, потому что счастлив.
— Кто?
— Том Маккефри, тот, который с длинными волосами. Разве вы его не узнали? Другой мне не знаком.
79
Фра Беато Анжелико, в миру Гвидо де Пьетро (ок. 1387–1455) — итальянский художник. В возрасте 20 лет постригся в монахи ради спасения души, получив имя фра Джованни (он же Иоанн из Фьезоле, Джованни да Фьезоле). Смотрел на дело художника как на религиозный подвиг, искал вдохновения в божественном наитии. Он старался писать не землю, а небо. Его привлекали чарующие сладостью образы блаженных ангельских миров. За это и за свои добродетели был прозван Беато Анжелико (блаженный ангельский — лат.).
80
Синьорелли, Лука (ок. 1441–1523) — итальянский художник. Увлекался изображением обнаженных фигур в сложных ракурсах, резком порывистом движении (фрески собора в Орвието, 1499–1504, изображающие, в частности, Страшный суд). Фигуры передавал подчеркнуто объемно, в четких и жестких очертаниях.
81
Безудержный смех (фр.).