— Я бы тоже выпила кофе, — сказала она.
Я заказал ей кружку, и некоторое время мы потягивали напиток молча.
Я допил свой и сказал:
— Прошу прощения, но мне пора немного прогуляться.
Она кивнула и еле заметно улыбнулась.
Холодная ночь опустилась на мир, сырая, подсвеченная тусклым блеском керосиновых ламп в хижинах. На улице было много людей, некоторые пьяны, другие просто громко разговаривали, все были одеты так же, как днем, и, очевидно, не замечали прохлады ночи. Я натянул шерстяной джемпер и спросил, где ближайшая уборная.
Прохожий, к которому я обратился, с недоумением посмотрел на меня и криво усмехнулся. Он показал на густой лес, окружавший небольшой поселок:
— Выбирай.
Впрочем, я дознался у него, что в небольшом здании, расположенном в нескольких сотнях ярдов дальше по дороге, я могу удовлетворить свои естественные потребности цивилизованным способом. Построили его для туристов и чиновников, которые настояли, чтобы на каждой автобусной станции были созданы подобные удобства. Все туристы и чиновники — странные люди, по мнению прохожего. Я согласился с ним, поблагодарил и ушел, а он еще долго смотрел мне вслед, качая головой.
Яркие звезды. Блестящая паутина. Абсолютно черные тени. Непрекращающееся жужжание насекомых.
Выходя из уборной, я услышал, как кто-то слева произнес мое имя, и обернулся.
— Да?
Ко мне подошел человек и остановился шагах в десяти.
— С вами хотят поговорить, — сказал он.
Голос показался знакомым, но самого мужчину я видел плохо.
— Понятно, — сказал я. — Кто именно и где?
— Надо пройти чуть дальше по дороге. Я провожу.
— Хорошо.
И мы пошли по дороге.
— Далеко? — спросил я.
— Не больше полумили.
Я попытался замедлить шаг и сдвинуться в сторону, чтобы поравняться с ним и получить возможность разглядеть его лицо, но ему каким-то образом всегда удавалось оставаться за моей спиной и чуть слева. Судя по всему, он был вооружен.
Через некоторое время мы подошли к припаркованной на обочине колонне автомобилей. Я разглядел две легковые машины и шесть или семь грузовиков. Все были темными, и из кузовов грузовиков доносились приглушенные голоса. Когда мы подошли ближе, я заметил несколько охранников, стоявших неподвижно и куривших, закрывая сигареты ладонями. Мой сопровождающий сказал охраннику пароль и подвел меня к легковому автомобилю. Дверь с этой стороны была открыта, но свет в салоне не горел. Мужчина, наполовину скрытый дверью, сидел боком и наблюдал за нашим приближением. Когда мы подошли совсем близко, я почувствовал запах сигаретного дыма.
Он встал на ноги.
— Добрый вечер, Овидий, — сказал он, протягивая мне руку.
Я не пожал ее и не произнес ни слова.
Это был Моралес.
Секунду спустя я узнал в моем сопровождающем Доминика.
Мне удалось скрыть свои истинные чувства. Я уже размечтался, что увижусь с Эмилем, что он решил доставить меня к себе тихо и без хлопот, просто попросив своего человека дождаться, когда чересчур воспитанный гринго отправится на поиски единственного в поселке сортира.
— Что вам нужно на этот раз? — спросил я.
Он вздохнул:
— Вы все еще сердитесь. Надеюсь, это не помешает вам выслушать меня. Это крайне важно.
— Говорите.
— Вы мне не доверяете, — сказал он, и я хмыкнул.
— Но я не прошу вас о доверии, — быстро продолжил он. — Прошу только помочь нам и добьюсь этого любыми возможными способами. Я долго ждал, когда вы отправитесь на встречу с Эмилем Бретаном. Думаю, мы достигнем согласия по крайней мере в одном — в том, что этот человек нанес стране значительный ущерб. Вы, невзирая на личное ко мне отношение, должны понимать, что я офицер полиции, призванный обеспечивать безопасность государства. Эмиль Бретан, как правильно предположили ваши начальники, известен также под именем Саси и обладает средствами, способными вызвать дальнейшие беспорядки. Я ждал, когда вы отправитесь к нему.
Он замолчал, ожидая, что я произнесу хоть слово. Я закурил.
Он сделал нетерпеливый жест.
— Это зависело только от времени, — продолжил он, — которое должно было пройти до нашего сегодняшнего разговора. Я вынужден был ждать, но ждать пришлось недолго. Вы, конечно, знаете, чего я хочу. И я получу это.
Моралес поднял руку, словно приказывая мне не прерывать его. Он не понимал, что не получит от меня ничего и не услышит ни единого слова, если только они не послужат причиной его собственной смерти.