82 
Что еще раз укрепило лазутчика в уверенности: его наставник подозревает, что путь в Столицу отнюдь не будет усеян лотосовыми лепестками, и в особенности – для людей всемогущего Чжан Во.
Который вскоре вполне может стать бывшим всемогущим…
Хотя, если не для чужих ушей, – Сыновей Неба много, а тайная служба одна!
«Для чего ж тебе я понадобился?» – обеспокоенно подумал Змееныш Цай.
То, чего он не понимал вначале, всегда на поверку оказывалось для лазутчика самым неприятным.
Неподалеку, рядом с коновязью, лежал прямо на песке один из купеческих возниц: простоватого вида парень с мозолистыми ручищами. Синюю кофту-безрукавку он нацепил прямо на голое тело, штаны забыл надеть вовсе, зато голову повязал цветастой косынкой, явно только вчера купленной. Прошлой ночью парень сильно перебрал – и винца, и певичек, – а значит, сегодня лежание на солнцепеке, по всем признакам, не должно было бы способствовать улучшению его самочувствия. Змееныш приблизился к вознице, заботливо тронул его за бугристое плечо, потом прикоснулся кончиками пальцев ко лбу…
Лоб был холодным.
Пальцы Змееныша быстро пробежались по шее парня – нет, ни одна из жил не пульсировала.
Возница был мертв.
– Эй, – заорал лазутчик, пытаясь привлечь внимание купцов, – эй, почтенные! Куда ж вы смотрите?! Вам не повозки продавать надо, вам…
«Вам место на кладбище покупать нужно», – хотел добавить Змееныш.
И не успел.
Ручища парня дернулась, раздавленным крабом поползла по песку, шевеля почему-то всего одним пальцем – указательным; замерла, опять двинулась, палец ковырнул песок, выгребая бороздку, другую…
Под ноготь воткнулась щепка-заноза; и эта мелочь вдруг заставила сердце Змееныша забиться вдвое чаще.
Хотя бы потому, что лицо парня по-прежнему оставалось лицом спящего или мертвого.
– Чего буянишь? – недовольно отозвался ближайший купец, прищуриваясь. Глазки у купца были такими мутными и окруженными после веселой ночки такими синячищами, что казались бельмами. Бельмастый еще раз недовольно оглядел Змееныша с головы до ног, не удостоив своего возницу даже словом, и повернулся к Баню.
– Вы б, наставник, угомонили вашего служку! – брюзгливо сообщил бельмастый. – Что ж это он, в самом деле, на честных людей кричит! Будда небось не учил язык распускать!
Но Змееныш уже не слушал купца.
Он с неподдельным ужасом следил за указательным пальцем парня. Тот за это время успел очертить на песке круг около локтя в поперечнике; и теперь белесый ноготь ковырялся внутри круга.
Иероглиф.
Другой.
Третий.
Сразу два подряд; старое головастиковое письмо, каким уже давно никто не пишет, даже мастера каллиграфии, способные на вкус отличить степень бархатистости туши; иероглиф, другой, третий…
Цзин, жань, жань, цзин, цзин, жань, цзин.
Чистое, грязное, грязное, чистое, чистое, грязное, чистое.
И, наконец, веки возницы дрогнули и раздвинулись.
Из глубоко утопленных глазниц на Змееныша смотрела темень Лабиринта Манекенов, в которой что-то ворочалось.
Лазутчик жизни отшатнулся, так и не успев осознать: примерещился ему сухой треск, какой бывает от столкновения дерева с деревом или с рукой, похожей на дерево?
А ручища возницы медленно выползла из круга, мозолистая ладонь легла на валявшийся неподалеку колодезный ворот; дубовая махина, окованная вдоль оловом, приподнялась, оторвалась от песка…
И с маху ударила Змееныша по правому колену.
Попади ворот по живому – опираться лазутчику на костыль до конца его дней!
– Сдурел?! – Змееныш резво отпрыгнул назад, с испугом глядя на садящегося парня. – Эй, удалец, ты живой или… какой?!
Вместо ответа ворот вновь ринулся к колену лазутчика.
Но в воздухе закатным облаком мелькнула оранжевая кашья, и обе сандалии преподобного Баня опустились точно посреди ворота, прибив его к песку, как сильный дождь прибивает пыль.
– Если мой спутник чем-то не угодил вам, я искренне прошу прощения вместо этого невежи! – Бань явно хотел сказать что-то еще, но осекся, во все глаза разглядывая возницу. А не вовремя оживший парень не обратил внимания ни на удивительное появление монаха, ни на собственный промах – ворот зашевелился на песке, попутно стерев часть круга и два иероглифа «жань», после чего опять стал подниматься.
И возница тоже стал подниматься.
– Чистое, – глухо сказал возница. – И грязное. И чистое…
Он шагнул вперед и попытался кинуть ворот в ноги Змеенышу. Руки слушались парня плохо, необычное оружие упало, не долетев до цели какого-нибудь вершка; возница огорченно помотал головой, отчего косынка сползла ему на самые брови, и грузно побрел к Змеенышу.
82 
