Особенно,... 
143 
Неудивительно, что нравы падают и падают…
Видимо, незнакомец у паланкина был не чета студентам-оболтусам из родовитых семей – едва уловив блеск советникова глаза, он почтительно склонился, приложив руки ко лбу, и одними губами произнес:
– Отчаянный дерзец лишь выполняет приказ: передать высокому сановнику весточку от далекого друга! Уста не карают за произнесенное – виноват сказавший!
– Зато иногда отрезают излишне длинный язык, – как бы невзначай чирикнул воробей. – Ты, я вижу, не боишься смерти?
И шевельнул пальчиком опомнившейся страже – не трогать! Раньше суетиться надо было.
– Осмелюсь спросить: как вы догадались?
– По твоему голосу, чужой гонец, – он совсем не изменился.
– Но ведь и вы, о опора Чжунго, по моему ничтожному разумению, не дорожите вашей драгоценной жизнью!
Во взгляде сановника промелькнуло что-то, отдаленно напоминающее интерес.
– И как же ты определил это, удалец?
– По вашему лицу, господин: оно не изменилось.
Более прозрачного намека и быть не могло: «Окажись я наемным убийцей, досточтимый сановник, и вам бы оставалось гордиться новым титулом лишь посмертно».
Носильщики успели сделать не меньше тридцати шагов, прежде чем бескровные губы учителя Сынов Отечества снова шевельнулись:
– Говори.
Но даже привычные ко всему носильщики вздрогнули и сбились с ритма, когда незнакомец вдруг заговорил звучным, хорошо поставленым баритоном, свойственным скорее человеку дородному, грузному и, судя по интонациям, облеченному властью:
– Я, подданный, безрассуден и глуп. Подавая трону доклад, я употребил в нем непочтительные выражения. Если определять мне наказание, то и десяти тысяч смертей окажется мало. Надеюсь, государь с состраданием отнесется к глупости верного слуги и простит ему безрассудную прямоту… – Незнакомец замолчал и добавил уже прежним бесцветным голосом: – Пославший меня сказал: если вынудят докладывать при людях, то этих слов будет достаточно.
– И мой друг Бао по прозвищу Драконова Печать, как обычно, оказался прав. – Улыбка Государева Советника казалась чужой на махоньком личике, совершенно не приспособленном для таких широких и искренних улыбок. – Узнаю стиль – уничижение паче гордыни… Впрочем, я полагаю, у тебя сыщутся и другие доказательства, кроме стиля и краденого щебета?
– Досточтимый господин, чье имя вы только что произнесли, повелел: если спросят, напомни о неких отроках, сбежавших с занятий по «Заново составленному описанию Пяти династий» и попавшихся в лапы сыщикам подле Зеленого терема, что на углу улиц Изначального Покровительства и Златоудельной.
Улыбка сановника стала еще шире.
Он даже сбил на затылок шапку – сбил лихим юношеским движением, сверкнув очами, порывисто приподнявшись на сиденье…
И снова замер – прямой, маленький, строгий.
– Уйди к писцам, – приказал Государев Советник. – Скажешь: я велел после трапезы привести тебя ко мне в кабинет. Там и зачитаешь доклад.
Змееныш Цай кивнул – и через мгновение у паланкина никого не было.
Запасные носильщики даже сделали из пальцев колечко – от нечистой силы.
– Слава! – кричали в толпе, нимало не заботясь явлением гонцов с тайными докладами. – Слава Государеву Советнику! Слава мудрецу, подсказавшему Сыну Неба истребить проклятых монахов! Долгие лета губителю тайной канцелярии!
Сановник в паланкине слушал эти крики и зябко кутался в шерстяную накидку, хотя на улице было более чем жарко.
2
Кабинет Государева Советника состоял из трех помещений; Змееныша сановник принял в первом, где находилась летняя кровать с мраморной основой и перилами из темного, инкрустированного золотом бука. В углу располагался лаковый столик для игры на цитре; рядом – складной стул, украшенный перламутром. Вместо цитры на столике валялись визитные карточки и учетные книги, где регистрировались подарки, полученные в Праздник Средины Осени.
Книги же были навалены грудами в беспорядке.
Сановник расположился на махоньком табурете по ту сторону кровати, и Змеенышу были видны только четырехугольная шляпа, поблескивающие глазки и породистый клюв, время от времени трепещущий ноздрями.
Лазутчику еще подумалось, что все это очень удобно для допроса: окна позади Государева Советника были затенены зеленым флером, а сам Змееныш сидел как раз на освещенной половине, за музыкальным столиком.
– Я слушаю, – тоном, не терпящим возражений, бросил воробей из-за кровати.
143 
