96 
Теплее, теплее. На избранном пути объявились другие люди, куда более значимые, чем он, фигуры в научном мире; они проводили серьезные исследования, они публиковали книги. И Пирс с чувством благодарности оставил «Opera omnia latinae» Бруно, подмеченную мимоходом в самом дальнем углу стеллажа в бруклинской публичке, чтобы окунуться в знакомые воды Вспомогательных Источников; и вот наконец университет Чикаго прислал ему по почте (он ждал этой посылки с большим нетерпением, чем когда-то золотого кольца с шифром Капитана Полуночника [73]) книгу одной английской дамы, которая — Пирс понял это, не успев еще даже сорвать с тома оберточную бумагу, — исходила его затерянный мир вдоль и поперек и вернулась в исходную точку с богатым караваном, груженным странного вида и свойства товарами, картами, удивительными и загадочными предметами, награбленным добром.
— А теперь, — сказал Пирс, на секунду почувствовав себя незадачливым рассказчиком в старой как мир туристской шутке, — я расскажу тебе историю, которую рассказала мне она.
Он отхлебнул еще глоток и спросил:
— Тебе знакомо слово «герметический»?
— В смысле, герметически закрытый?
— И в этом смысле тоже, а еще — герметический, оккультный, тайный, эзотерический.
— Ну да, естественно.
— Вот и славно, — сказал Пирс, — тогда слушай.
Где-то годах примерно в тысяча четыреста шестидесятых один греческий монах привез во Флоренцию собрание греческих манускриптов, которые произвели в городе настоящий фурор. Судя по всему, это были греческие переводы древних египетских рукописей — богословских и философских трактатов, магических формул, — составленных когда-то древнеегипетским жрецом или мудрецом по имени Гермес Трисмегист, или, в переводе, Гермес Триждывеличайший. Гермес, естественно, божество греческое; греки ассоциировали своего Гермеса, бога правильной речи, с египетским Тотом, или Тойтом, богом, который изобрел письменность. Сравнив свежеобретенные рукописи с античными источниками, которые были в их распоряжении, — с Цицероном, Лактанцием, Платоном, — те ученые эпохи Возрождения, что впервые знакомились с этой традицией, выяснили, что автор текстов доводился двоюродным братом Атланту и братом — Прометею (Ренессанс привык считать всех вышеперечисленных реальными историческими фигурами) и что был он не богом, но человеком, величайшим мудрецом античности, который жил задолго до Платона и Пифагора, а может статься, что и задолго до Моисея, и что в таком случае перед ними лежат древнейшие рукописи в истории человечества.
Как только рукописи оказались во Флоренции, в городе начался страшный ажиотаж.
Об их существовании поговаривали и раньше, еще в Средние века: в средневековье у Гермеса Трисмегиста была репутация одного из величайших мудрецов древности, в одном ряду с Вергилием и Соломоном, его перу приписывались различны трактаты и гримуары — и вот наконец перед ученым миром явились его истинные тексты. В них была вся мудрость Египта, более древняя, чем вся мудрость римлян и греков, восходящая к временам, возможно, предшествующим даже Моисею, — позже, кстати, возникнет представление, что Моисей, получивший образование и воспитание, подобающее членам египетского правящего дома причастился тайнознания именно из этого источника.
Видишь ли, когда речь идет об эпохе Возрождения, нужно постоянно иметь в виду, что вся тогдашняя премудрость глядела не в будущее, а исключительно себе через плечо. Ренессансная наука, ренессансная система знаний стремилась только к тому, чтобы по мере сил воссоздать прошлое в настоящем, ибо прошлое по определению было мудрее, лучше, чище, чем настоящее. А потому чем более древней оказывалась рукопись и чем более древнее знание в ней содержалось, тем лучше оно оказывалось на поверку, свободное от привнесенных позже ошибок и интерполяций, тем ближе оно было к Золотому веку.
Понимаешь теперь, как эти рукописи должны были на них подействовать? Они сподобились лицезреть свод древнейшего в мире знания, и что ты думаешь? Он то и дело перекликался с Книгой Бытия; он то и дело перекликался с Платоном. Гермес был, вне всякого сомнения, человеком боговдохновленным, поелику предвидел сквозь тьму веков христианские истины. И сам Платон, вероятнее всего, черпал из этого же источника. В диалогах Гермеса с его учеником Асклепием и с его сыном Татом можно отыскать не только подобную платоновской философию идей, но и философию света, подобную системе Плотина, и даже представление о воплощенном Слове, перекликающееся с христианским логосом, Сыном Божьим, созидательным первопринципом. По сути дела, Гермеса произвели в христианские святые. И началась та безудержная мода на Египет и все египетское, которая держалась на всем протяжении эпохи Ренессанса. Более того. Эти египетские диалоги были в высшей степени одухотворены, благочестивы и абстрактны; и постоянно речь в них идет о необходимости избежать влаги звезд, об открытии божественного всемогущества человеческой души, но практических советов на сей счет не содержится почти никаких. А вот где были практические советы на сей счет, так это в старых добрых гримуарах многие из которых средневековая традиция приписывала непосредственно Гермесу; и кто его знает, может быть, именно там и следовало искать практическую сторону абстрактного духовного учения. Понятно, что в искаженном виде; понятно, что использовать эти книги нужно было с крайней осторожностью; и тем не менее они тоже относились к великой древней магии Гермеса Трисмегиста. Вот так Гермес и оказался виновником того, что множество весьма серьезных людей с головой ушли в практическую магию.
96 
