2

Поскольку моего отца охватывал стыд при одной лишь мысли о подобной исповеди , он решился доверить страшную тайну только моим сестрам; письмо же , которое он начал писать к другу , так и осталось неоконченным. Я достала его из корзины для бумаг. Надеюсь , теперь Вам стало совершенно ясно , какие причины вынуждают моих сестер заботиться о моей жизни.

Как Вы , возможно , догадываетесь , события , о которых повествует мой отец , тщательным образом просеяны сквозь сито стыдливости , и , несмотря на драматический и покаянный тон , многое осталось недосказанным. Отца я не осуждаю. Однако , несмотря на то , что описание его страданий достойно жалости , я все же никогда не смогу ему простить того , в чем он сам признается , – намерения убить меня. Поверьте , я не очень дорожу жизнью. Если я до сих пор еще не умерла , то обязана этим вовсе не отцовской любви и не сестринской заботе. Я до сих пор храню тяжелые воспоминания о днях своего детства , но никого не обвиняю в том , что фактически была приговорена к гражданской смерти. Я сама выбрала одиночество и обрекла себя на полную безвестность. С раннего детства я почувствовала в себе склонность к уединению , да и поупом всегда чувствовала потребность – почти физиологическую – таиться в местах темных и тихих. Почти всему я научилась от своих врагов , таких же жителей подземелья. От крыс я переняла ненасытный голод к книгам , от тараканов – чуткую наблюдательность , от пауков – терпение , от летучих мышей – интуицию , от кротов – выносливость , позволяющую прорывать огромные ходы в мрачном чреве земли. Я знаю Париж лучше , чем самый кичливый парижанин. Мне ведомы ходы и коридоры , соединяющие одну окраину города с другой , пролегающие под руслом Сены , и , интересуй меня деньги , сокровища Наполеона уже тысячу и один раз были бы моими.

Сызмальства я ощущала жизненную необходимость оставаться рядом со своими сестрами. Возможно , причиной тому была наша связь сиамских близнецов , плотское внутриутробное соединение , может быть , и забота об их здоровье – в конце концов , от них зависела и моя жизнь. Как бы то ни было , я никогда не могла вести независимое существование , как если бы мы и в самом деле оставались единым существом , поделенным на три части , /доходило до того , что , когда гувернантка до хрипа втолковывала моим сестрам алфавит , – а они звезд с небес не хватали , хотя и не были законченными и непроходимыми дурами , – я наблюдала за ними из полутьмы , прильнув к внутренней стороне вентиляционной решетки. Так я научилась писать и читать. С раннего детства я также решила , что мне принадлежит подпольная часть дома: библиотека и располагавшаяся еще ниже кладовка. Отец унаследовал сказочную библиотеку своего дядюшки , Андре Поля Леграна , чью страсть к книгам свободно вмещало пространство , отведенное под библиотеку – второй этаж дома. Тем не менее , отец , решив , что многочисленные тома являются помехой и лишь захламляют комнаты , распорядился перенести книги , без всякой системы и порядка , в подвалы.

Библиотека была поистине прекрасна. Слабый свет , сочившийся сквозь подвальные окошки торжественными призрачными пучками , превращал ее в некое подобие святилища , нечто вроде языческой базилики или пышного дионисийского собора , который , несмотря на разруху и запустение , искушал меня – и только меня одну – самым соблазнительным из грехов. Пряный запах влажной бумаги, кожаные переплеты, изгрызенные крысиными челюстями листы, черви и поглотившая буквы плесень придавали книгам сходство с мертвым животным, останками которого питаются бесчисленные враждующие паразиты (др. Полидори, сочинитель, мечтающий преодолеть время, выбрал неверный путь). В этой бесшумной схватке я, существо, питающееся падалью, тоже хотела получить свою долю. Мне пришлось выдержать долгое и ожесточенное сражение с крысами, которые, казалось, исполнились решимости пожрать именно ту литературу, которую я в предвкушении удовольствия оставляла для себя. Я должна была обладать проворством, читать как можно быстрее, пока мои противники не успели прикончить книгу. Это была неравная борьба, ведь мне одной приходилось противостоять сотне грызунов. Стоило лишь какой-нибудь книжке вызвать мой интерес, и именно она, и никакая другая, подвергалась их атаке. Те самые книги, которые более всего услаждали мой дух, которых я более всего жаждала сохранить, становились добычей моих ненасытных врагинь. И не было ни тайника, который они бы не обнаружили, ни препятствия, которое они бы не преодолели. Тогда-то я и поняла, что, раз крысы умнее меня, нет иного выхода, кроме как черпать из кладезя их вековой мудрости. Если книгам суждено было пойти на корм животным, то я стану самым прожорливым из хищников. Я читала дни напролет. Заканчивая страницу, я ее тотчас вырывала и заглатывала не жуя. Вскоре я научилась различать вкус и питательные свойства каждого автора, каждого текста, каждого литературного стиля или течения. В этой нескончаемой войне с крысами, чем больше я на них походила, тем больше – наконец-то это произошло – я ощущала в себе нечто не поддающееся определению , нечто человеческое. Подобно тому , как человек в процессе эволюции перешел от сырой пищи к обработанной , я прошла свой путь развития: перестала пожирать и начала есть. А поскольку рядом находился винный погреб , ничуть не менее богатый , чем библиотека , я вскоре обнаружило , что каждому автору подходит определенный сорт вина.

  19