Через некоторое время визгливый сплетник — долговязый и смуглый детина с неожиданно мелкими чертами невыразительного лица — обратил на меня внимание.
Его глубоко посаженные глазки остановились на мне раз, другой — и вдруг он уставился на мою правую руку, не донеся до рта пиалу с вином. Я просто слышал, как лихорадочно трещат его заржавевшие мозги, сопоставляя увиденное с известным.
Наконец долговязый расплылся в широченной улыбке, видимо, придя к какому-то определенному выводу.
— Смотрите! — заверещал он, тыкая в мою сторону грязным пальцем. — Вот что значит мода! Теперь все хотят быть похожими на Чэна Анкора! Вон у него железная перчатка на руке, видите?!
Теперь уже все смотрели на меня. Я вежливо улыбнулся, прекратив на мгновение жевать.
— Тебя как зовут, парень? — нахально осведомился болтун. — Кабирец, да? Ты Чэна-то хоть однажды видел?
— Видел, — откусывая большой кусок кебаба, кивнул я, — каждый день, почитай, видел.
— Это где же ты его видел?
— В зеркале, — ответил я. — Когда брился по утрам.
И взял верхнюю лепешку правой рукой…
4
…А потом мы снова ехали по Фаррскому тракту, и с осенних тутовников осыпались на обочину липкие спелые ягоды, а мы по-прежнему молчали — но молчали уже гораздо веселее, чем вчера, и солнце припекало вовсю, причем я поймал себя на том, что невольно улыбаюсь этому солнцу, а Единорог у седла весело звякает в ответ каждой моей улыбке.
Впрочем, улыбался я не только солнцу. Мне то и дело вспоминалась утренняя немая сцена в караван-сарае, испуганно-уважительные лица подвыпивших спорщиков за соседним столом; недоумение в их глазах, постепенно переплавляющееся в изумление…
«Вот и родился еще один слух, — думал я. — И пойдут дальше гулять легенды о Железноруком Чэне, и буду я в этих легендах обрастать железом с головы до ног… А ведь кто-то и впрямь видел меня в Кабире, одетого в доспех — то ли по дороге домой от Коблана, то ли при выезде из города; и по пути вчера нам люди встречались, и сегодня встретятся, и завтра… Так что слухи, похоже, будут преследовать меня по пятам и, скорее всего, обгонят; и ничего из попытки тихо выяснить, что к чему, у меня не выйдет…»
Ну и не надо! Глупо было бы рассчитывать остаться незамеченным, разгуливая по эмирату в этом-то железе! Дурак ты, Чэн… дурак и есть. Прав был Друдл-покойник.
При воспоминании о шуте что-то больно кольнуло внутри, и рука сама коснулась Единорога. Дурак я или не совсем дурак — но все равно я докопаюсь до сути… и пусть слухи торопятся, пусть бегут быстрее моего коня — я одновременно буду и приманкой, и охотником. Пожалуй, так даже лучше…
Тут я обнаружил, что мой меч уже давно разговаривает с Дзюттэ Обломком, и невольно прислушался к их беседе.
Единорог не возражал. Ну а у меня уже начало входить в привычку подслушивать и подглядывать.
— Дурак ты, Единорог! — прозвучал у меня в голове голос Обломка, и я невольно вздрогнул, натягивая поводья — до того этот голос и манера говорить напоминали покойного Друдла.
Или это Друдл напоминал Дзюттэ?
— Олух безмозглый, — продолжал меж тем Обломок. — Совсем как твой Придаток… Хорош он у тебя — нацепил на себя гору всякого-разного хлама, и рад! Чего это я с вами увязался?! Он же теперь, как статуя — даром что железный! Ну, и толку с этого?!
— Поживем-увидим, — философски заметил Единорог, и я с ним полностью согласился.
— Ага, увидим, — ехидно бросил Дзюттэ. — Вот на ближайшем привале и увидим!
Я понял, что шут-Блистающий специально дразнит Дан Гьена, как Друдл в свое время дразнил меня. Единорог это тоже отлично понимал, но подразмяться нам всем действительно не мешало, так что я лишь кивнул, а Единорог мирно согласился:
— Очень хорошо, Дзю. Так и сделаем.
— Хорошо, хорошо! — не замедлил передразнить его шут. — Это тебе хорошо! А со мной рядом этот паскудный недоделок умостился!
Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы сообразить, кого Обломок имеет в виду. Конечно же, Сая Второго…
— Ты у нас доделок! — проскрипел в ответ не выдержавший Сай. — Тупица болтливый! И гарда у тебя…
Ах, лучше бы он помалкивал!
— А, так оно еще и разговаривает! — зловеще обрадовался Обломок. — Ему, видите ли, гарда наша не нравится! По-моему, тот, чье место в навозной куче, не должен встревать в разговор истинных Блистающих… верно, Единорог?
— Верно! — согласился мой меч. — Эй, Сай, видишь своих родичей?
Я сперва не понял, о чем это они. А потом обнаружил, что в стороне от тракта двое крестьян неторопливо перегружают в арбу, запряженную ломовой пегой лошадью, целую гору навоза. Грузили навоз, как положено, вилами. Собственно, я не очень-то знаю, как положено грузить навоз, но не руками же в нем копаться!