Особенно,... 
68 
…В харчевне за длинными, крепко сбитыми столами уже сидело несколько постояльцев. Похоже, все они с утра пораньше успели не только позавтракать, но и изрядно приложиться к напитку, гораздо более крепкому, чем ключевая вода. Посему разговаривали они весьма громко, перебивая друг друга, и каждый слушал в основном сам себя.
Вообще-то я не большой любитель подслушивать чужие разговоры, но на этот раз я остановился на верхней ступеньке лестницы, невидимый снизу, и прислушался, заинтересовавшись предметом беседы.
Предметом беседы был я.
— …да врешь ты все! — рокотал внизу чей-то бас, слегка надтреснутый, как порченый кувшин.
— А вот и не вру! — возмущался его собеседник, чуть ли не переходя на визг. — То, что Чэну Анкору на турнире руку отрубили, все знают?! Отрубили или не отрубили?!
— Ну, отрубили, — подтвердили сразу два или три голоса. — По локоть. Или по плечо. Или еще дальше.
Я криво ухмыльнулся и положил руку аль-Мутанабби на рукоять Единорога, чтобы он тоже послушал. И вздрогнул. Сверху мне не был виден оружейный угол, где стояло оружие болтунов, но зато теперь я сам услыхал еще один разговор.
Блистающие в углу говорили о том же.
Я снова ухмыльнулся, настроился на голоса людей — но руки с меча не снял.
На всякий случай.
— А то, что у Высшего Чэна теперь опять две руки — это знаете?! — продолжил визгливый.
— Ну, говорили люди… — неуверенно ответствовал бас, явно смущенный напором. — Мало ли что говорят в Кабире… вот еще говорили, что ночами по площади Опавших Цветов ракшас-людоед ходит и никого не жрет, только вздыхает…
— А откуда тогда известно, что людоед? — заинтересовался кто-то.
— Так у него изо рта нога человечья торчит! Он ее выплюнуть не может, а целиком она не глотается. Вот он оттого и вздыхает, а она пальцами шевелит…
— Кто?
— Да нога же! Босая она…
— Сам ты ракшас! — визгливый чуть не захлебнулся от злости. — Я тебе про Чэна, а ты мне про ногу! Говорю вам, что сам видел — обе руки на месте, и одна — железная! И пальцами шевелит!..
— Нога?
— Рука!
— И я видел… — еще один голос начал было говорить что-то в поддержку визгливого, но тот немедленно перебил говорящего — видимо, опасаясь очередного ухода разговора в сторону.
— Так это еще не все! Кто Чэну руку железную ковал? Коблан Железнолапый, вот кто!
— Ну да, Коблан, — проскрипел старческий фальцет. — И что с того?
— А то, что и Чэн Анкор теперь Железнолапым стал! По-настоящему! И рука эта не просто так болтается, как язык у некоторых — Чэн ею, как живой, пользуется!
— Ври больше!
— Творцом клянусь — сам видел! Только не это главное… Иду я позавчера перед самым отъездом мимо квартала Су-ингра, гляжу — идет Чэн, и весь железный! Весь! Целиком!..
«Врет, — подумал я. — Не мог он меня видеть. Не был я возле квартала Су-ингра… А, какая разница — он видел или кто-нибудь другой!.. людям рты не заткнешь. Разве что ногу ему туда сунуть, как тому ракшасу…»
— Ну да?!
— Да! Железный! Видать, Коблан, когда руку ему новую приклепывал, малость промахнулся молотом — вот и пришлось плечо железное мастерить, а пока плечо делал — еще чего помял…
— Сказки все это! Болтаете невесть что!..
— А вот Саид руку железную тоже видел! Ведь видел, Саид?
— Ведь видел…
— Вот! А там, где рука — там и остальное…
— Остальное — это да, — прогудел бас с откровенной завистью. — Ежели оно железное, остальное-то, а еще лучше стальное, так это да… бабы, небось, с ума сходят…
Мы с Единорогом уже едва сдерживались, чтобы не расхохотаться. Интересные слухи, оказывается, гуляют по Кабиру и за его стенами!
— А голова у Чэна как — тоже железная? — полюбопытствовал невидимый старик.
— Сверху только. А лицо обычное. Из мяса.
— Так это что же получается — Коблан теперь железных людей плодить будет?
— Кто его знает… может, и будет. Ежели что, к примеру, оттяпают…
«Ладно, хватит подслушивать. Есть-то хочется! — рассердился я непонятно на кого. — А ну-ка!..»
И я решительно протопал вниз и уселся за стол неподалеку от развеселой компании. Единорога я в оружейный угол ставить не стал — по негласному уговору.
Толстый краснощекий хозяин появился почти сразу. Я заказал ему завтрак и через минуту на столе уже дымился аш-кебаб, завернутый в маринованные листья дикого винограда, белела в пиале чесночная подлива, возвышалась стопка желтых лепешек — и я жадно принялся за еду, изредка поглядывая на шумных спорщиков.
68 
