104 
Отступление грозило перерасти в паническое бегство.
Из боковой улочки внезапно раздались такие вопли, что перекрыли даже какофонию взбесившейся площади. Порыв ветра отдернул дымную занавесь, и Регина увидела: по улице во весь опор несся голый по пояс дикарь. Пешие солдаты шарахались от него, прижимаясь к стенам домов. Дикарь лупцевал их нагайкой, визжа хуже импульсника. Следом за ним, хлеща плетьми направо и налево, мчалась дюжина верховых.
Доктор ван Фрассен и предположить не могла, что Кейрин-хан бывает таким. Воины расступались, освобождая путь Защитнику Народа – похоже, его боялись куда больше, чем ада, разверзшегося волей Скунса. Сам Скунс все понял правильно: прекратив стрельбу, он сменил батарею в «Шершне» и замер на крыльце. Хан ларгитасца проигнорировал. Он бросил взмыленного коня к шаху, птицей слетел на землю и склонил голову перед царственным мальчишкой.
Защитник Народа молчал.
Молчание его заливало площадь – так масло укрощает буйство волн. Вокруг, как по мановению руки, начал восстанавливаться порядок. Раненых уносили прочь; всадники возвращались в строй, выравнивали ряды. А хан все молчал. Наконец он протянул руку, извлек из седельной сумки футляр, золотом сверкнувший на солнце, и с почтением слуги вложил футляр в руку правителя.
«Осторожно, владыка мира, – без флейты услышала, без переводчика догадалась Регина. – Это последние. Запасных у меня нет. И взять неоткуда, если судить по происходящему…»
Шах водрузил новые окуляры на нос и с минуту озирался, став похож на затравленного волчонка. Дождавшись, пока взгляд Хеширута остановится на нем, Кейрин-хан что-то спросил. Шах помедлил и с заметным усилием кивнул. Защитник Народа воздел руки к небу – всадники, на ходу перестраиваясь в колонну по три, начали покидать площадь. Хан же направился к посольству, так и не озаботившись прикрыть наготу.
«Скунс – солдат. Кейрин не станет разговаривать с солдатом…»
Ноги уже несли Регину к лестнице. Фрида не отставала, но и вперед не вырывалась. Чуяла: сейчас не время для игр. В холле их ждала госпожа Клауберг. На плече Матильды висел импульсник со снайперским прицелом. Женщины и химера вышли из дверей навстречу Кейрин-хану, когда тот поднялся на верхнюю ступеньку лестницы.
– Я очень сожалеть, – сказал хан. – Очень, да.
IV
Ночь ворочалась над Шадруваном.
Огни факелов жгли брюхо ночи. Никогда еще во тьме не горело столько света. По улицам и переулкам скакали всадники. Надрывались глашатаи. Тех, кто охрип, сменяли голосистые, свежие крикуны. Визжали, горяча коней, бешеные зенд-фили – соплеменники Кейрин-хана, эти головорезы не знали иной власти, кроме обожаемого Вакиль-ё-Райя. Вели им Защитник Народа атаковать преисподнюю в конном строю – ринулись бы без сомнений, рубя дьяволов кривыми саблями. Впервые зенд-фили вошли – влетели! ворвались! – в столицу, вместо того, чтобы встать табором под ее стенами.
Это пугало горожан до икоты.
– Небо! – неслось над домами. – Небо упало на землю!
Заслышав клич, шадруванцы, объятые страхом, превращались в деловитых муравьев. Не тратя времени на пустые сборы, они без колебаний бросали имущество, нажитое годами, беря главное, то, без чего нельзя – детей и оружие; и покидали жилища, ручейками утекая за Скорлупу, размеченную линией костров. Трудно сказать, что руководило ими в первую очередь – дисциплина или боязнь вызвать непослушанием гнев Кейрин-хана. Но знать, вспомнив военный опыт, проворно седлала коней. Ремесленники собирались под стяги цехов, купцы – под флажки гильдий. Все уходили организованными группами. Стариков везли на телегах. Поэтов и скульпторов, художников и музыкантов гнали пинками – безалаберность этой братии вошла в поговорку.
Шадруван кипел; варево шибало через край, покидая котел.
– Небо упало на землю!
Эвакуация началась вечером. Первой, без шума и суматохи, велев глашатаям придержать языки, за Скорлупу ушла армия. Все полки, квартировавшие в стенах города – кроме отборных частей, на которые возлагалась особая, ночная задача: гнать население. Личная охрана вывезла из дворца его величество Хеширута – с гаремом и родней, поварами и хлебодарами, советниками и слугами. В дома семейств, чьи родословные уходили корнями в седую древность, скользнули гонцы-невидимки – и дома опустели. Кейрин-хан ежеминутно получал донесения от верных людей, приказывал грамотею-канцеляристу свериться с каким-то списком, длинным, как размотанный тюрбан, и с удовлетворением кивал: дело шло без проволочек.
104 
