Особенно,... 
72 
Идея показалась Карне дельной: и богине потрафим, и порядок наведем, и, глядишь, спасителю от благодарных девиц кой-чего обломится!
Решительно выйдя из кустов, он вразвалочку направился к платану-вешалке.
При его появлении девицы вновь заверещали, и большинство из них полезли обратно в воду. Но в данный момент Карну это не интересовало. Приблизясь к бабьему пастырю, который с интересом наблюдал за незваным гостем, Ушастик остановился под деревом и, почесав в затылке, осведомился:
— Веселимся, значит? Сидим, значит, свистим во все дырки, честных девушек смущаем, над богиней насмехаемся, да? Тоже мне, Коиль-разбойник[16] выискался!
— А шел бы ты, детинушка, подобру-поздорову, — точь-в-точь как в известной дравидской былине, миролюбиво ответил с платана юноша, вновь прикладывая к губам флейту.
— Нет, ты погоди! — Карна подзуживал сам себя. — Слезай-ка лучше на землю, потолкуем!
— А мне и здесь хорошо! — рассмеялся черный.
— Ну, когда фрукт не хочет в корзину, надо трясти дерево! — заявив это, Карна действительно шутя потряс ствол платана.
Естественно, никакого результата это действие не возымело, а черный юноша обидно расхохотался:
— Тряси сильнее — не созрел еще! — И флейта простонала от его поцелуя.
Выпорхнувшая мелодия на этот раз была совершенно иной, чем вначале. Карна моргнул — соринка в глаз попала, что ли?! — и вдруг почувствовал, как незримые пальцы тронули глубинные струны его души… тихий гул, тембр меняется, словно музыкант взялся за колки вины, пробуя инструмент…
Флейта.
Пухлые губы.
Глаза-звезды.
Пальцы на отверстиях.
Пальцы в Карне.
Подтягивают, крутят, ласкают… настраивают.
В следующее мгновение знакомый звон комариной стаи начисто забил песнь черного дудочника, полновластно воцаряясь в душе.
Налились, запульсировали багрянцем вросшие в уши беглеца серьги, и следующий рывок едва не сбросил флейтиста с дерева — вековой платан ощутимо покачнулся! Взвихрилась мелодия, хлеща оглушающей плетью, но кора дерева уже дымилась, обугливаясь под ладонями Карны. Татуировка не давала о себе знать привычным зудом, но жар пронизывал сутиного сына насквозь. В испуге черный привстал, насилуя флейту, выжимая из бамбука уже не песнь — вихрь, пляску светопреставления, ржание Кобыльей Пасти, навстречу которой из-за горизонта вставал огненный диск пламеннее всех огней Трехмирья!
Песня.
Серьги.
Качается платан.
— Ну что, созрел?! — ощерился снизу Карна, забыв удивиться невесть откуда взявшейся силе. И мигом позже ощутил слабые толчки: в спину, в бока… далеко, на самых задворках сознания, как если бы толкали не его.
Он недоуменно обернулся. И обнаружил перед собой весь табун голых девиц, в полном составе пришедший на выручку черному дудочнику! Девицы, отпихивая друг друга, старались добраться до Карны, бессильно барабанили кулачками по его телу, с визгом дули на обожженные руки, зажмурившись, пытались вцепиться в волосы…
Ошалев от такого поворота дела, бедолага-спаситель растерянно прижался спиной к дереву и начал аккуратно отдирать от себя девиц. Те заорали вдвое громче, будто их по меньшей мере колотили тлеющими головнями, но попыток членовредительства не оставили. Наоборот, девичьи глаза заблестели слюдой безумия, и Карна стал всерьез опасаться за их здоровье, душевное и телесное.
Вдобавок война с нагими фуриями оказалась гораздо менее увлекательной, чем предполагалось.
И тут мелодия неистовствовавшей в ветвях платана флейты оборвалась, рухнула измученной птицей, а ей на смену пришел крик черного юноши:
— Остановись, герой! Ты видишь, эти девы любят меня и готовы ради любимого нагишом сражаться даже с самим Индрой! И вы, юные пастушки, успокойтесь! Этот человек не хотел сделать мне ничего дурного, наоборот, он пытался за вас заступиться!
— Не нужны нам никакие заступники, кроме тебя, о любимый Кришна! — в запале выкрикнула одна из героических пастушек.
Тем не менее девицы остановились, флейта продолжала молчать, и звон в ушах Карны быстро пошел на убыль. Глупо ухмыляясь, сутин сын стоял дурак дураком, разглядывал многочисленные девичьи прелести и лихорадочно соображал: какого рожна он ввязался в эту историю?
Потом он вспомнил имя, выкрикнутое пастушкой.
Кришна.
72 
