125 
* * *
— Измена! Боец приказал арестовать посла!
Зала взорвалась криками возмущения. Не может быть! Неслыханно! Неужели прав Черный Баламут и царевич пал столь низко?!
Снаружи уже доносился шум боя.
— Боги карают заблудших слепотой, — пропела флейта, и, как ни странно, среди общего гомона все отчетливо услышали ее журчание
— Измена! Предательство! Это доверенные люди Бойца! Они пытаются прорваться сюда, чтобы схватить Кришну!
Дверь распахнулась от пинка.
На пороге стоял Боец в сопровождении трех вооруженных воинов.
— Как ты посмел?! — Глотка Грозного клокотала едва сдерживаемым гневом. — Как ни оскорбительны были речи Кришны, он лишь выполнял волю пославших его! Как ты посмел покуситься на посла, щенок?!!
— Разуй глаза, Грозный! — Едва ли бешенство Бойца уступало гневу Деда Кауравов. — Эй, кто-нибудь, подымите Деду веки! Со мной — воины ядавов и их воевода! Это с ними, по-твоему, я пришел арестовывать их посла?! Отвечай! Молчишь? Все молчите?! Проглоти свои упреки, сын Ганга, и пусть тебе будет стыдно! Хотя бы единожды за всю твою долгую жизнь!
И, обернувшись к растерянным ядавам:
— Вы тоже ослепли?! Невредим ли ваш драгоценный Баламут? Или, может быть, он связан, закован в цепи? Вокруг него вооруженные стражники? Заплечных дел мастера? Нет? Вы это признаете? Ваши воины снаружи, а посол — в зале. Кто мешает мне двинуть бровью, и всех вас рассажают на колья, а Кришну волоком потащат в казематы?! Так?
— Воистину так, царевич, — угрюмо потупился пузанчик Критаварман, сунув шестопер за кушак. — Чем можем мы искупить свою вину перед тобой — за то, что усомнились в твоей честности и благородстве?
— Ничем. Вашей вины в этом нет. Вы выполняли приказ. Скажите только, КТО оклеветал меня, — и я не буду держать зла на вас! Кто?!!
— Я скажу! — яростно полыхнул взор Критавармана, и пузанчик словно стал вдвое выше ростом. — Это был родич Кришны по имени Правдолюб, приехавший вместе с нами! Из-за сучьего выкидыша погибли мои люди! Где он?! Я не вижу здесь этого презренного шакала!
— Негоже послу доле задерживаться там, где только что пролилась кровь его соотечественников! — Тихая мелодия флейты заструилась по зале к выходу. — Я уезжаю, Кауравы! Переговоры окончены.
Никто не препятствовал Кришне. Люди отворачивались и расступались перед послом.
И смеялся с фрески Шестиликий Сканда, божество войны.
* * *
Кто-то тронул тебя за плечо, и ты резко обернулся. Перед тобой стоял Критаварман, командир посольского сопровождения.
— Можно поговорить с тобой, раджа ангов?
— Можно, — махнул рукой ты. — Присаживайся, ядав.
Вы присели на скамью в одной из многочисленных беседок дворцового парка. Помолчали.
— Что скажешь, о гордость Хастинапура?
— Дерьмо, — буркнул ты. Подумал и поправился: — Все дерьмо. Собачье.
— В самую точку, — согласился ядав. — Вообще-то я хотел поговорить с царевичем, но он сейчас занят. А в тебе, вижу, я нашел понимающего собеседника.
— И в самом скором времени — врага, — подытожил ты.
— Это еще почему? Полагаю, в этой войне войска ядавов выступят на вашей стороне. Опять же, полагаю, тебе и владыкам Хастинапура стоит об этом знать заранее.
— Ты уверен?!
— Абсолютно. — Верхняя губа пузанчика вздернулась еще выше.
— Что ж… я, наверное, должен быть рад? Но что скажет по этому поводу Кришна?
— Черный Баламут? А какое мне дело до того, что он скажет? У него своя жизнь — аватарная, а у нас своя — земная. Прощай — и помни о моих словах.
— Насчет жизней, своих и чужих?
— И насчет этого тоже. — Рябой пузанчик уже не улыбался.
..Когда после Великой Бойни от всего войска Кауравов останутся трое, среди них будет некий Критаварман, чье взрослое имя означает Чудо-Латник. Царь из рода бходжей, военачальник объединенных сил бходжей, ядавов, андхраков, куккуров и вришнийцев.
Еще спустя несколько лет его попытка отомстить клеветнику Правдолюбу послужит причиной земной смерти Черного Баламута.
Чудо-Латник плохо прощал обиды.
6
ПРИЗЫВ
Война. Война — это хорошо, как бы кощунственно ни звучали такие слова. Наконец-то честная битва вместо всех этих остобхутевших интриг, недомолвок, хитростей, уступок… Ведь давно уже было ясно, что Пандавам и Кауравам тесно под одним небом! Он, Карна, всегда говорил…
125 
