Роджер в своем щегольском пиджаке лилового шелка и плотно сидящих брюках, с надушенными волосами и наманикюренными ногтями.
– Лестат! – воскликнул он. – Здесь Терри, здесь они все. Лестат. – Он цеплялся за мой пиджак, в упор глядя на меня глазами привидения и одновременно человеческими; он дышал мне в лицо. Комната стала растворяться в дыму; неясный призрак Терри с соломенно-желтыми волосами обнимал его руками за шею; ее открытое лицо выражало удивление, накрашенные губы молчали. И тут нас коснулось крыло Мемноха, отгораживая меня от них; пол комнаты разверзся.
– Я хотел ему рассказать про Плат... – Я начал сопротивляться.
– Сюда! – Мемнох держал меня.
Небеса вновь наполнились ливнем искр, и облака наверху взорвались, сталкиваясь друг с другом; молнии почти касались наших голов, потоки холодного, пронизывающего дождя накрыли нас с головой.
– О Господи, о Господи, о Господи! – вскричал я. – Этого не может быть! Господи! Я говорю: нет!
– Взгляни, взгляни!
Мемнох указал на фигуру Роджера, опирающегося на локти и на колени, вертящегося, как пес, среди тех, кого он убил: мужчин, заклинающих его с простертыми руками, женщин, разрывающих ткань своих платьев, чтобы показать раны; гомон голосов неудержимо нарастал, звуки словно выплеснулись из самого ада, и я вдруг увидел Терри – Терри, руки которой, как раньше, обнимали его за шею. Роджер лежал на земле в разорванной на груди рубашке, с босыми ногами, а вокруг него расстилались джунгли. В темноте прогремели выстрелы. Затрещали автоматные очереди, в ярости разлетелись по сторонам смертельные пули. Среди переплетения лиан, среди чудовищного вида деревьев мерцали огни какого-то дома. Роджер повернулся ко мне, попытался подняться, но снова упал на колени и зарыдал; по лицу его текли слезы.
– ...И каждый поступок... по-своему... Лестат... я не знал... не знал...
И отчетливо зримый, мертвенно-бледный и вопрошающий, встал он передо мной для того лишь, чтобы пропасть среди бесчисленных прочих.
Я видел их по всем направлениям. Этих прочих.
Один эпизод перерастал в следующий, пепельные цвета становились ярче или тускнели в пасмурной мгле, и то здесь, то там из неистовых бурных адских полей возникали очищенные от греха души. Барабанный бой сменялся леденящими душу воплями, толпу мужчин в грубых белых балахонах подталкивали к пылающим поленьям; они простирали руки к душам, которые, съежившись, выли и кричали в раскаянье, в ужасе от узнавания.
– Бог мой, мой Бог, мы прощены!
Что это за внезапный порыв отвратительного, зловонного ветра?
Вверх взлетели души с раскинутыми руками, их одежда вдруг спала или растаяла, превратившись в неразличимые одеяния спасенных.
И открылся туннель.
Я узрел свет, узрел мириады душ, свободно летящих вверх по туннелю к сиянию небесному; туннель был совершенно круглый в сечении и расширялся по мере подъема, и на одно блаженное мгновение, один блаженный крошечный миг, в туннеле снова зазвучали песни небес, словно его обводы были созданы не движением воздуха, а чем-то твердым, от чего могли отражаться эхом эти эфирные песнопения, и их организованный ритм, их душераздирающая красота пронизывали чудовищные страдания этого места.
– Я не знал, не знал!
Голоса звучали громче. Туннель сомкнулся.
Я споткнулся, тычась то туда, то сюда. Здесь солдаты терзали копьями молодую женщину, другие в это время рыдали и порывались оторвать ее корчившееся в муках тело от мучителей. Там младенцы ковыляли на пухлых ножках, с протянутыми вперед ручонками, чтобы попасть в объятия рыдающих отцов, матерей, убийц.
А вот пригвожденный к земле, с закованным в доспехи телом, с длинной рыжей бородой, с открытым ртом, из которого вырывались вопли, лежал один из солдат и проклинал Бога, проклинал дьявола, проклинал судьбу.
– Я не буду, не буду, не буду!
– Знаешь, кто стоит за этими дверями? – произнес мрачный призрак-прислужник в облике женщины с прекрасными волосами, в бесплотной белизне струящимися вокруг лица. Она коснулась моей щеки мягкой ладонью. – Взгляни сюда... – Двухстворчатая дверь начала открываться, стены комнаты были уставлены книгами. – Твои мертвые, возлюбленный мой, твои мертвые – все те, кого ты убил!
Я уставился на лежащего на спине рыжебородого воина, изо рта которого раздавалось рычание: «Никогда, никогда не скажу я, что это справедливо, никогда, никогда...»
– Это не мои мертвые, – прокричал я, повернулся и побежал. Но опять споткнулся и снова упал лицом вниз на мягкое ложе из тел. В отдалении исчезали в пламени руины какого-то города; рушились стены; пушка грохнула в очередной раз, и воздух наполнился ядовитым дымом; люди падали и заходились в кашле; общий припев «я не знал» сливался в одну стройную ноту, и этот порядок был хуже, чем его отсутствие!