168 
– Объяснить ей, сэр. Почему наше соглашение… почему его теперь нужно разорвать. Убедить ее будет нелегко, после всех этих лет. Но вы могли бы попытаться втолковать ей, что час настал. Я понимаю, что прошу слишком многого, но у вас еще есть немного времени перед выходом на сцену. И, как я сказал, вы единственный, кто знает…
Он умолк, и по его телу пробежала новая волна боли. Я чувствовал, как под одеялом напряглись все его мышцы, но на этот раз он не отрывал от меня взгляда и не закрыл глаза, даже когда все тело тряслось. Когда он расслабился, я произнес:
– Верно, у меня до выступления еще есть немного времени. Очень хорошо. Я отправлюсь и посмотрю, что можно сделать. Попытаюсь ее убедить. Во всяком случае, я привезу ее сюда как можно скорее. Но давайте надеяться, что вы вот-вот придете в себя и настоящее положение окажется отнюдь на таким критическим, как вы опасаетесь…
– Сэр, пожалуйста, буду вам очень благодарен, если вы приведете ее прямо сейчас. А я тем временем буду держаться изо всех сил…
– Да-да, я сию минуту отправляюсь. Пожалуйста, потерпите, я буду спешить.
Я поднялся и направился к выходу. Но у самой двери меня остановила одна мысль, и я вернулся к лежащей на полу фигуре.
– Борис, – произнес я, снова присаживаясь на корточки. – Как насчет Бориса? Его тоже привезти?
Густав поднял на меня глаза, глубоко вздохнул и опустил веки. Подождав несколько секунд и не получив ответа, я сказал:
– Возможно, лучше ему не видеть вас в таком… таком состоянии.
Мне почудился едва заметный кивок, хотя Густав молчал и не открывал глаз.
– В конце концов, – продолжил я, – у него сложился определенный ваш образ. Возможно, вы хотите, чтобы он таким вас и запомнил.
В этот раз кивок был более заметным.
– Я просто подумал, что обязан вас спросить, – сказал я, снова поднимаясь. – Очень хорошо. Приведу Софи. Я ненадолго.
Я снова добрался до двери и уже поворачивал ручку, но тут внезапно раздался крик Густава:
– Мистер Райдер!
Голос прозвучал не только удивительно громко – в нем была странная напряженность, и даже с трудом верилось, что он принадлежит Густаву. Но когда я вновь обратил взгляд к старому носильщику, он снова лежал с закрытыми глазами и казался совершенно неподвижным. Несколько испуганный, я поспешил к нему. Но тут Густав открыл глаза и посмотрел на меня.
– Бориса приведите тоже, – проговорил он спокойно. – Он уже не маленький. Пусть увидит. Ему нужно познавать жизнь. Взглянуть ей в лицо.
Глаза его снова закрылись и черты напряглись, и я подумал, что его настиг новый приступ боли. Но оказалось, это не таю тревожно всмотревшись, я увидел, что старик плачет. Несколько мгновений я наблюдал, не зная, что предпринять. Наконец я мягко тронул его за плечо.
– Постараюсь не задержаться, – прошептал я. Когда я вышел из уборной, другие носильщики, толпившиеся у двери, обратили ко мне тревожные взоры. Я проторил себе дорогу решительными словами:
– Пожалуйста, присматривайте за ним, господа. Я должен выполнить важное поручение, поэтому, простите, ненадолго удалюсь.
Кто-то хотел меня расспросить, но я поторопился уйти.
Я намеревался найти Хоффмана и настоять, чтобы он отвез меня на квартиру Софи. Но, стремительно следуя по коридору, я сообразил, что понятия не имею, где искать управляющего. Более того, сам коридор выглядел сейчас не так, как раньше, когда я шел вместе с бородатым носильщиком. Тележки с продовольствием по-прежнему попадались, но еще чаще встречались люди, в которых я заподозрил участников гастролирующего оркестра. По обе стороны виднелись артистические уборные, в нараспашку открытых дверях группами по двое-трое стояли музыканты, болтали и смеялись, иногда окликали друг друга через коридор. За одной дверью, закрытой, слышались звуки музыкального инструмента, но в целом настроение оркестрантов показалось мне удивительно легкомысленным. Я собирался остановиться и спросить кого-нибудь, где найти Хоффмана, как вдруг, через полуоткрытую дверь одной из уборных, увидел его самого. Я шагнул туда и открыл дверь пошире.
Хоффман стоял перед высоким, в полный рост, зеркалом и внимательно себя изучал. Он был в парадном костюме, а лицо его покрывал такой толстый слой косметики, что крупинки пудры осыпались на плечи и лацканы пиджака. Не отрывая глаз от зеркала, он шептал что-то себе под нос. Затем он повел себя несколько странно. Внезапно наклонившись вперед, он с напряжением выбросил вперед локоть и стукнул себя кулаком по лбу – раз, другой, третий. При этом он не переставал рассматривать себя в зеркале и бормотать. Потом он выпрямился и стал смотреть на себя уже молча. Мне пришло в голову, что он собирается повторить предыдущую выходку, поэтому я поспешно кашлянул и произнес:
168 
