149 
– А тебе что здесь понадобилось, старый пьянчуга?
Вероятно, крикун рассчитывал, что после его реплики гам возобновится. Однако присутствующие словно бы ничего не слышали.
– Ты, старый пропойца! – сделал крикун еще одну попытку, но в его голосе уже не было уверенности.
Наступило молчание. Все глаза обратились к Бродскому. Выдержав паузу, которая показалась непомерно долгой, он произнес:
– Если, по-вашему, мне пристала такая кличка – ладно. Посмотрим. Посмотрим, кто я есть. В ближайшие дни, недели, месяцы. Увидим, такого ли названия я заслуживаю.
Он говорил неспешно, с невозмутимой силой, ничем не нарушавшей веского впечатления, которое произвела первоначально его фигура. Участники похорон, как зачарованные, не отрывали от него глаз. Затем Бродский мягко произнес:
– Умер тот, кого вы любили. Эти минуты неоценимы.
Я почувствовал, как моего затылка коснулись края плаща Бродского, и понял, что он простер руку к вдове.
– Эти минуты неоценимы. Пойдемте. Время лелеять свою рану. Она останется с вами до конца жизни. Но лелейте ее сейчас, когда она свежа и кровоточит. Пойдемте.
Бродский сошел с надгробия. Вдова, словно погруженная в сон, оперлась на его руку; другой рукой Бродский обнял ее и повел обратно к краю разверстой могилы.
– Пойдемте, – слышал я его спокойный голос. – Пора.
Они медленно двинулись по опавшим листьям; достигнув края могилы, вдова устремила взор вниз, на гроб. Когда она снова принялась рыдать, Бродский осторожно отстранился и сделал шаг назад. Тут возобновили плач и многие другие, и за считанные минуты все стало как прежде, до моего прихода. В любом случае, внимание присутствующих на время было отвлечено от меня, и я решил воспользоваться этим и потихоньку ускользнуть.
Я спокойно встал и пошел прочь. Миновав несколько надгробий, я услышал, что кто-то идет за мной по пятам – и чей-то голос произнес:
– В самом деле, мистер Райдер, давно пора отправиться в концертный зал. Никогда не знаешь наперед, что еще придется исправлять и улаживать.
Обернувшись, я узнал Педерсена, пожилого члена городского совета, которого видел в первый вечер в кино. Да, именно его шепот я слышал чуть раньше у себя за спиной.
– А, мистер Педерсен! – откликнулся я, когда он меня догнал. – Хорошо, что вы напомнили мне о концерте. Признаюсь, в кипящей страстями толпе я перестал следить за временем.
– Да и я тоже, – слегка усмехнулся Педерсен. – Мне также предстоит встреча. Едва ли столь же важная, как ваша, но она связана с сегодняшним вечером.
Мы вышли на поросшую травой дорожку посередине кладбища и приостановились.
– Мне, возможно, понадобится ваша помощь, мистер Педерсен, – сказал я, осматриваясь. – Меня обещали отвезти в концертный зал на машине, так что за мной должны заехать. Но я плохо представляю себе, как выбраться на дорогу.
– С удовольствием провожу вас, мистер Райдер. Пожалуйста, следуйте за мной.
Мы снова зашагали, удаляясь от холма, откуда я спустился вместе с Бродским. Солнце садилось, и тени, отбрасываемые надгробиями, стали намного длиннее. Пока мы шли, мне раза два чудилось, что Педерсен вот-вот заговорит, но в последний миг он словно отказывался от своего намерения. Наконец я проговорил самым будничным тоном:
– Эти люди на кладбище… Мне показалось, они взбудоражены. Я имею в виду, из-за моих фотографий в газете.
– Видите ли, сэр, – со вздохом отозвался Педерсен. – Все дело в строении Заттлера. Вокруг Макса Заттлера страсти кипят и сегодня не меньше, чем прежде.
– У вас, наверное, тоже свой собственный взгляд на этот предмет. То есть на те фотографии у здания.
Педерсен неловко улыбнулся и отвел глаза.
– Как бы это объяснить? – произнес он в конце концов. – Человеку со стороны трудно понять. Даже знающему человеку, вроде вас. Отчасти представляется загадкой, почему Макс Заттлер – да и вся эта страница в истории города – приобрели для горожан такое значение. На бумаге эти события выглядят пустяком. Кроме того, с тех пор минуло больше ста лет. Но как вы, мистер Райдер, разумеется, догадываетесь, Заттлер внедрился в воображение здешних горожан. Если хотите, он сделался мифом. Иногда его боятся, иногда ненавидят. Бывают дни, когда на него молятся. Чем это объяснить? Отвечу, пожалуй, так. Предположим, есть у меня один знакомый – мой добрый друг. Сейчас он уже не молод, но он прожил хорошую жизнь. Мой друг пользуется уважением и до сих пор активно участвует в городских делах. Нет, жизнь у него неплохая. Но, оглядываясь назад, мой друг каждый раз задается вопросом, не упустил ли он чего-то Он размышляет о том, как сложились бы его дела, не будь он… по правде говоря, немного робок. Если бы ему добавить решительности и пылкости…
149 
