39 
— Это… это просто великолепно, — проговорил он наконец, с трудом подбирая слова. Он был искренне благодарен миссис Палмер за ее гостеприимство. Везде в доме было так чисто, так уютно, словно она каждую минуту ожидала приезда любимых родственников или многочисленных гостей, и Чарли захотелось, чтобы она знала, как он оценил ее усилия. И миссис Палмер, похоже, была очень довольна его похвалой. Ей вообще нравилось, когда в ее доме жили люди, способные по достоинству оценить порядок, который она поддерживала, не жалея ни сил, ни времени, — люди, которые знали толк в красивых вещах и понимали, чем она делится с ними.
Именно поэтому абсолютное большинство пансионеров, которые останавливались у нее, не были людьми случайными. Миссис Палмер никогда не давала объявлений в газету — все, кто когда-либо жил у нее, приезжали с рекомендательными письмами от общих друзей или прежних постояльцев. Что касалось жестяной таблички на калитке, то Глэдис повесила ее только в прошлом году, сама и не понимая — зачем.
Вот уже семь лет она сдавала комнаты гостям, и хотя деньги были для нее не самым последним делом, общение было для Глэдис гораздо важнее. Когда в доме полно народа, особенно не поскучаешь, да и сознание того, что наверху кто-то есть, что кто-то вот-вот придет с рыбалки или с прогулки, помогало ей справиться с одиночеством. К сожалению, все это бывало только летом; рождественских праздников Глэдис откровенно боялась, и приезд Чарли был для нее настоящим подарком судьбы.
— Я рада, что вам у меня нравится, мистер Уотерстон, — сказала она Чарли, который разглядывал картины на стенах, и он повернулся к ней со счастливой улыбкой.
— Хотел бы я посмотреть на того, кому здесь не понравится, — ответил он, и Глэдис снова подумала о своем сыне. В глазах ее Чарли заметил легкую тень печали, но, когда она заговорила, в голосе Глэдис звучали лишь легкие, шутливые интонации.
— Представьте себе, я знаю одного такого человека, — промолвила миссис Палмер. — Мой сын терпеть не мог этот захолустный городишко, и мои старые вещи тоже не вызывали в нем ни почтения, ни восторга. Он обожал все самое современное. Впрочем, я его не осуждаю. Он был военным летчиком во Вьетнаме и, когда его срок закончился, не захотел увольняться. Он закончил специальное техническое училище и стал испытывать самые современные истребители… Боже, как он любил летать!
В ее голосе и в ее глазах снова появилось что-то такое, что помешало Чарли спросить, что же случилось с ее сыном. Ему было совершенно очевидно, что для миссис Палмер это очень болезненная тема, однако она крепко держала себя в руках и даже продолжала улыбаться ему. Чего-чего, а мужества и силы ей было не занимать.
— Он и его жена — оба летали. После того как у них родилась дочь, они купили небольшой самолет… — В ее ярко-синих глазах задрожали слезы, и она сняла очки, чтобы вытереть их, но голос ее не дрогнул. — Признаться, эта затея была мне очень не по душе, но я ничего не могла сделать. Они бы просто не стали меня слушать, если бы я попыталась им помешать… Ведь рано или поздно дети становятся взрослыми, и родителям не остается ничего иного, кроме как позволить им поступать так, как они хотят.
Последовала долгая пауза, потом миссис Палмер добавила негромко:
— Они разбились под Дирфилдом четырнадцать лет назад… Все трое. Они летели навестить меня и взяли с собой девочку.
Чарли почувствовал в горле комок и судорожно сглотнул. Не отдавая себе отчета в своих действиях, он протянул руку, чтобы дотронуться до ее плеча. Эта женщина пережила самое страшное — такое, по сравнению с чем даже его горе казалось незначительным. Ее потеря была невосполнимой, даже если у нее были другие дети, в чем Чарли, кстати, почему-то сомневался.
— Мне очень жаль, — прошептал он. Его рука по-прежнему лежала у нее на плече, но ни Чарли, ни миссис Палмер не замечали этого. Их взгляды встретились, и обоим показалось, будто они знают друг друга целую вечность.
— Мне тоже, — сказала миссис Палмер на удивление ровным голосом. — Джимми был удивительным человеком. Ему было тридцать шесть, когда он погиб, а их девочке только пять… Несправедливо, правда?
Она вздохнула и, еще раз промокнув глаза платком, снова надела очки. Потом она подняла голову, и у Чарли буквально перехватило дыхание. В ее взгляде светились такое страдание и мужество, такая открытость и доверие к нему, что ему самому захотелось заплакать. Эта женщина пережила огромное горе, но она не ожесточилась и не замкнулась в себе, снова и снова переживая свою личную беду; она готова была протянуть ему руку помощи, хотя совсем его не знала.
39 
