Особенно,... 
180 
Она снова и снова повторяла его имя, а он работал над ней, вдавил ее щеку в подушку, руки и ноги привязаны искусственным шелком — не сомкнуть. Пирс, кричала она, Пирс, Пирс: приказ ли это, мольба ли. Конечно, крик был обращен не к нему, ведь она его не знала. Его ложь и его гистрионика, та роль, которую он играл перед ней, и не только здесь, в постели, — все творилось для того, чтобы она его не узнала, а значит, не полюбила, а значит, не могла разлюбить; значит, он в безопасности, он не рискует собой.
Таков был его грех: в этом внезапном испытании своего образа он пытался укрыться, словно за маской Мефистофеля или под вампирским гримом. Он даст ей столько же, сколько и получит от нее, но не позволит подобраться к себе. Таков был грех, какого доселе он не совершал: в конце концов он потерпит неудачу — уже в ту ночь он мог догадаться об этом.
Ибо несомненно, что темные узы, которые ты сплел якобы ради игры, со временем станут настоящими, без твоего ведома и согласия. Так и будет, и нет иного пути для этой повести, коль скоро ее разыгрывают мужчины и женщины во времена Пирса Моффета, а не, к примеру сказать, медведи или ангелы. Знайте, истина в том, что повторено трижды подряд.[483] Незнание же не освобождает от ответственности — а он знал, знал: придет время, и он снимет маску, вытрет с лица краску, а она не поверит, что перед нею — его лицо, не поверит его клятвам, что никогда и ни с кем он не делал ничего подобного.
Темноволосая нимфа Нимуэ стала ученицей Мерлина и, узнав его секреты, обернула их против него, может быть — по ошибке, не ведая, что творит; она заперла его в дубе, из которого ему не выбраться. Или — как гласит один из вариантов этой истории — в стеклянной клетке,[484] где он даже не понял, что попался. И по сей день он остается в плену.
Она ушла с первыми лучами солнца: не хотела, чтобы машину видели у его дома. Сойдя по лестнице, она закрыла за собой дверь — неплотно, из страха разбудить спящих; и дверь распахнулась под рассветным ветром, знобкий воздух пробрался вверх по ступенькам, и Пирс в своей комнате почуял близящийся день.
Она забралась в машину, завела мотор и будто впервые ощутила сквозь сиденье дрожь приводного вала; чувство вины, чувство довольства, наполненность и пустота. Остановившись в центре городка у светофора, она провела тыльной стороной руки по губам, а потом внимательно посмотрела на нее, как будто ожидая, что она покрыта пятнышками крови, и поехала на красный свет.
Пришел ясный день, голубой и зеленый, спозаранку заполненный всякой всячиной — домами, длинными желтыми знаками, первыми машинами. Она проехала через мост, повернула на дорогу вдоль реки Шедоу и скрылась в еловой тьме.
Глава третья
Охотник Актеон вступает в лес,[485] не устрашась его тьмы; он высылает вперед своих оголодавших псов, гончих и борзых, выносливых и чутких, бесстрашных средь лесных чащоб и горных высей, под стать хозяину. И вот уж они напали на след своей жертвы. Оленя; они подали голос, они бросаются в погоню. Тысячи оленей пали от их зубов и стрел Хозяина; пусть даже этот заведет их глубже и дальше прочих, собаки все равно расправятся с ним.
Узрите же, куда погоня привела Актеона: в самом сердце лесной тьмы сияет озеро, отражая голубизну и золото Аполлона и небес, а в озере, окруженная непорочными нимфами, белоснежная как облако, ясная как день, голая как перст — алебастр и багрец, — свершает омовение Диана.
Отведи взгляд, о Смертный! Не должно человеческому взгляду взирать на столь ужасную непорочность. В замешательстве, полные страха, собаки пятятся, Актеон падает на колени, но не отводит взгляда. Олень, коего он преследовал, исчез, но это уже не имеет значения, ведь единственной целью его неустанных ловитв была Диана, и сейчас она предстала пред ним: он не знал этого прежде, но понял сейчас. Она и Богиня охоты, и цель ее. Он не отведет взгляда.
Безжалостные непорочные очи обращены на него. Она смотрит на него, она — которой не касался даже бог. Движения души, одновременно удовлетворенной и жаждущей, отражаются в его взгляде, стремясь раствориться в ее глазах, и взгляд богини пронизывает его насквозь. Актеон отвергнут, его тело меняется, обретает новую форму. На неомраченном лбу вырастает корона тяжких рогов, и псы, что некогда охотились для него, верные выучке, нападают, дабы разодрать его в клочья. Ибо Актеон стал тем, кого сам и преследовал.
483
Знайте, истина в том, что повторено трижды подряд. — Знаменитая строка из поэмы Льюиса Кэрролла «Охота на Снарка» (1876, «Приступ первый», пер. М. Пухова). Норберт Винер (1894–1964) провозгласил эту максиму одним из принципов работы человеческого мозга и кибернетики вообще [ «Кибернетика» (1948), гл. VII].
484
Темноволосая нимфа Нимуэ стала ученицей Мерлина… она заперла его в дубе, из которого ему не выбраться. Или — как гласит один из вариантов этой истории — в стеклянной клетке… — О пленении Мерлина в дубе рассказывает Альфред Теннисон (1809–1892) в поэме «Мерлин и Вивьен» (1859) из эпического цикла «Королевские идиллии» (1859–1885). Более распространена легенда о заточении Мерлина в его хрустальном гроте.
485
Охотник Актеон вступает в лес… — Изложение диалога четвертого части первой книги Бруно «О героическом энтузиазме» (De gl' heroici furori — Лондон, 1585; на титуле обозначено мнимое место издания — Париж). Миф об Актеоне изложен у Овидия («Метаморфозы», III, 138–252), Аполлодора («Мифологическая библиотека». III, IV, 4) и других античных авторов.
180 
