Помня о секретности, мистер Бейтс ограничивался инициалами отщепенцев.
– Обсудить деловой вопрос. Продажу партии виргинского хлопка…
«№ 3. Князь В. В., русский. Заговорщик. Попытка цареубийства…»
– Или кубинского сахара…
«№ 4. А. С. Э., датчанин. Экзорцист. Либералист. Заговор против короля».
Закончив список, мистер Бейтс перечитал его, запоминая, поднес краешек листа к свече и, прежде чем поджечь, прислушался. Таинственный колокол, смущавший лорда Джона, молчал. Мистер Бейтс ухмыльнулся, оскалив желтые зубы.
– Бом!..
Словно вышел на авансцену, готовясь начать.
Причину, по какой ему рано на сцену, Чарльзу Бейтсу объяснил сам Эдмунд Кин. Когда они близко сдружились, Бейтс набрался храбрости – и показал, что умеет. Актер выслушал знаменитый монолог Гамлета – в собственном исполнении.
- Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
- Смиряться под ударами судьбы,
- Иль надо оказать сопротивленье…
Бейтс репетировал целую неделю. «Лицо-мышца» не подвело – отличить «его» Кина от настоящего не смогла бы и родная мать. Объект копирования вначале окаменел, но быстро пришел в себя – сказалась театральная жилка. Позже он объяснил своему «юному другу», что в многовековой истории театра случалось всякое. Кин слыхал легенду об актерах, перевоплощавшихся на подмостках, с одним даже познакомился, когда тот был уже дряхлым стариком.
«Это потрясающий дар, друг мой! Но, понимаете… Вы не обидитесь, Чарли? Хорошо, я продолжаю. Вы не играли Гамлета – вы копировали Эдмунда Кина. Трюк достоин ярмарочного балагана, но не театра. Копия вторична, она – всего лишь аттракцион. Смотрите!»
Кин шагнул вперед, привычным, стократ отработанным жестом сжал ладонями виски; отбросил длинные темные волосы, вскинул подбородок:
- …и в смертной схватке с целым морем бед
- Покончить с ними? Умереть. Забыться.
- И знать, что этим обрываешь цепь
- Сердечных мук и тысячи лишений,
- Присущих телу…
Проклятье! – актер читал монолог принца Датского голосом Чарльза Бейтса. Но как читал! Чтобы перевоплотиться – хоть в Гамлета, хоть в «юного друга» – ему не требовалось «лицо-мышца». Хватило таланта.
«Не копируйте, Чарли. Играйте, черт возьми! И станете актером, обещаю!»
Он поверил. Ему обещал Эдмунд Кин! Он, Чарльз Бейтс из Теддингтонской «дыры», выйдет на сцену, может быть, в «Друри Лейн»! Жизнь казалась прекрасной. И Нэлл была рядом – во всяком случае, не за семью морями. Да, для свиданий приходилось тащиться пешком через весь Лондон. Да, виделись редко. Старая дама не отпускала компаньонку ни на шаг. В гости рекомендовалось приходить только в исключительных случаях – с черного хода.
С парадного принимали джентльменов.
Из-за джентльменов они чуть не поссорились. Выпало свободное воскресенье, и Чарльз пригласил девушку на прогулку. Погода была чудесной; они отправились к Серпентайну, в центр зеленого Гайд-парка. Бейтс предпочел бы уехать за город, на вольный воздух. Однако Нэлл объяснила: благовоспитанным людям «положено» гулять у Змеиного пруда. К сожалению, спутник не оправдал ее надежд – оделся, как привык дома. Куртка, башмаки на толстой подошве, шляпа с узкими полями… Нэлл пришла в ужас: у Серпентайна «в этом» показываться нельзя.
Туда приходят настоящие лорды!
Бейтс не стал спорить. Он нашел свое решение проблемы – свел знакомство с Джорджем Браммелем. Первый Денди,[32] человек язвительный и опасный на язык, трудно сходился с людьми. Помог Кин – оба были вхожи к Принцу Уэльскому. И сам Бейтс не сплоховал. Узнав от актера о привычках и странностях Короля Вкуса, он с первых же слов пожаловался, что от соседей ужасно пахнет – и попросил у Браммеля рецепт его знаменитого мыла. Законодатель мод, помешанный на чистоте и мывшийся трижды на день, мгновенно проникся к «скромному театралу» (как рекомендовал Бейтса Кин) самым искренним расположением.
Мыло по рецепту Браммеля оказалось превосходным. Главное же, Первый Денди, узнав о трудностях Бейтса, дал совет, как именно стоит одеться – и набросал эскиз свинцовым карандашом. Да что там говорить! – он даже денег одолжил. У портного волосы встали дыбом, но в следующее воскресенье на Бейтса оглядывался весь Гайд-парк. Нэлл была на седьмом небе, Чарльз же слегка расстроился. Его попытки рассказать девушке о театре с треском провалились. Подруга скучала. «Сцена? Это для провинциалов. Ты хочешь быть шутом, как твой Кин? Пора взрослеть, мой Чарли!»