108 
– Я-то всегда найду, чем похвастаться перед своими детьми и внуками.
– Надеюсь, не тем, чем ты дуришь головы симпатичным девушкам при ярком солнечном свете, – заметил Красные Мокасины.
– Ха, есть над чем подумать.
– Achukma okeh? Хорошо?
– Okeh.
– Тогда пошли, луна заходит.
Они разделились: Кричащий Камень, царь и Таг рассредоточились против ветра, Красные Мокасины и Горе, соблюдая предосторожность, время от времени припадая к земле, двинулись в сторону лагеря монголов.
Красные Мокасины призвал хошонти, волевым усилием оттолкнул от себя и девушки тусклый свет луны и удерживал его на расстоянии. Так что теперь даже самые зоркие глаза не могли увидеть ничего, кроме легкого колебания воздуха.
Монголы не заботились об осторожности и вели себя шумно, поэтому еще на подходе Красные Мокасины понял, что они заглотили наживку: разбили лагерь на том самом месте, которое он для них наметил.
Они подбирались все ближе и ближе, и вот уже среди деревьев замелькали огни костра, и можно было различить лица собравшихся вокруг него людей. На границе света костра и мрака ночи мелькали тени лошадей.
Красные Мокасины закрыл глаза, ему очень хотелось выкурить трубку Древнего Табака: это укрепило бы его силы. Но и выдало бы его, поэтому придется обойтись тем, что есть. Он разослал оставшихся детей Тени. То были крошечные духи, обладавшие только одной способностью – установить сродство с ферментом свинца. Он приказал им найти разбросанные свинцовые шарики, разбить их и выпустить на волю томившийся в них огонь. Духи разлетелись. Красные Мокасины надеялся, что им удастся выполнить задание прежде, чем монголы обнаружат их и уничтожат. Если духов постигнет неудача, то и они лишатся последней надежды на спасение.
10
Подозрения и ребра
В тот же день они похоронили Ирину в холодной сибирской земле. Из-за вечной мерзлоты могила получилась неглубокой, поэтому сверху соорудили пирамиду из камней, чтобы дикие звери не растащили останки. Отец Димитрий – единственный священник, которого Адриана, посопротивлявшись, разрешила взять с собой, – совершил обряд Отпевания. Под холодными, серыми небесами его слова и творимый обряд казались Адриане бессмысленными. Разве Бог, к которому обращался священник и который привык внимать молящимся в богато убранных церквах, мог услышать его в глуши? Здесь молитва походила на языческое заклинание зверя перед охотой, на стон ветра.
Адриане хотелось знать, наблюдает ли татарка за погребальной церемонией, и если да, то какие мысли это рождает в ее голове? Как у этих людей принято хоронить мертвецов, чтобы они потом не вставали из могил и не тревожили живых?
Эркюль держался прямо, лицо непроницаемое, словно застыло навеки, как сама земля под ногами.
Кроме священника, никто больше не проронил ни слова. Совершив обряд, все погрузились на корабли и продолжили путь на восток.
Адриана отправилась на поиски Эркюля и нашла его на мостике. Он смотрел вниз на простиравшиеся бескрайние просторы.
Краем глаза Эркюль заметил ее приближение. Он по-прежнему был во всем черном и походил на пуританского проповедника. Странно и непривычно было видеть его в таком обличье.
– Эркюль, я…
– Я всем представил так, что ее убили татары, – сказал он. – О том, что между вами произошло, никто ничего не знает.
На мгновение ее охватила такая ярость, что она потеряла дар речи.
– За что, Эркюль? Она не заслужила смерти.
Он повернулся к ней, его лицо исказилось до неузнаваемости, до потери человеческого облика.
– Что?
– Я видела тебя, Эркюль… там, в лесу, в то время, когда ты должен был охотиться совсем в другом месте…
– Ты думаешь, это я ее убил?
– Я… – Адриана замялась.
– Господи, это же ты сделала! – выкрикнул он так громко, что голова рулевого повернулась в их сторону. – Закрепи руль и уходи! – крикнул ему Эркюль. – И поторапливайся!
Когда рулевой ушел, Эркюль вновь повернулся к Адриане, глаза у него налились кровью.
– Пойми меня, – она никогда не слышала, чтобы голос Эркюля звучал так глухо и угрожающе, – я не любил Ирину так, как люблю тебя, но я испытывал к ней определенные чувства. Она была матерью моих детей. Она согревала меня, когда ты была холоднее льда. Если ты хоть на секунду подумала…
– Прости, я просто видела, как ты ехал с той стороны, где мы ее потом нашли…
– И ты совершенно естественно решила, что это я убил ее. Убил, чтобы устранить разделяющую нас преграду? О господи, неужели ты думаешь, я не знаю, что ты никогда не выйдешь за меня замуж, и не важно, стоит ли между нами Ирина или нет? Разве не ты мне так ясно дала это понять? Неужели ты думаешь, что я убью свою жену и оставлю своих детей сиротами, и все ради тебя?
108 
