«Сын!» — закричал бы я, если б смог.
Гарри онемел от страха. Он смотрел на Макса, ничего не понимая.
— Что ты делаешь? — едва слышно пробормотал он.
И снова ковшик ладони около уха и голос Макса:
— Извини?
— Что ты делаешь? — в этот раз погромче повторил вопрос Гарри.
— Прошедшее время, приятель. Тебе следует поставить вопрос в прошедшем времени и спросить, что я сделал.
Гарри все еще ничего не понимал. К сожалению, я понимал очень хорошо.
Макс перебросил пустую склянку Гарри, тот попытался поймать, но безуспешно, и она упала к нему на колени. Он схватил ее в руки и стал внимательно разглядывать. Но этикетки не было. Он глянул на Макса в недоумении. Затем осторожно принюхался, и тут же лицо его сморщилось от запаха.
— Да, это горький миндаль, — проинформировал его Макс.
«Соль цианистой кислоты», — в ужасе догадался я.
— О господи! — Гарри вскочил на ноги и зашатался. — Ты и вправду сумасшедший.
— Мне казалось, мы только что это установили.
Гарри ринулся к столу (ноги подгибались под ним как резиновые) и схватил телефонную трубку.
— Пустая трата времени, — равнодушно произнес мой сын. (Мне стало плохо.) — Я умру задолго до того, как тут появится врач.
Гарри смотрел на него с нескрываемым волнением.
— Какого черта ты хочешь, чтобы я делал — просто стоял тут и смотрел, как ты помираешь?
«Почему бы и нет? — мелькнула у меня горькая мысль. — Я же смотрю на это. С той только разницей, что ты стоишь, а я и пошевелиться не могу».
— Да, просто стой тут. И окажи мне любезность, выслушай то, что я скажу в последние минуты моей жизни.
— О господи! — простонал Гарри (я тоже), не сводя глаз с Макса. Затем у него вырвалось: — Дай мне отвезти тебя в госпиталь! Мы возьмем твою машину.
— У нас нет времени, — спокойно отказался Макс. Его бесстрастный тон заставил похолодеть кровь в моих жилах. — У меня не больше пяти — семи минут. Сядь.
— Господи, что происходит?
— Сядь, говорят тебе, — повторил Макс. Улыбка почти растаяла на его губах. — И хоть раз в жизни выслушай меня.
— Господи! — пробормотал еще раз Гарри.
«И я не могу предотвратить этот ужас, — терзала мой мозг злая мысль. — Я полностью бессилен и ничего не могу поделать».
Гарри не садился. Он не мог сидеть на месте. (Я, в отличие от него, мог только это.) Он со страдальческим выражением лица следил, как мой сын принялся мерить шагами комнату.
— Чем больше я буду двигаться, тем сильнее будет циркуляция крови, тем меньше времени мне останется прожить, — объяснил он Гарри.
— Макс, что ты натворил!
Макс предостерегающе поднял руку.
— Я никогда не рассказывал тебе об Аделаиде, не так ли? — тем же размеренным голосом спросил он. — О моей единственной настоящей любви? Моя жена. Мой друг. Мое сокровище.
«О да!» — простонал я мысленно. Аделаида была ангелом и для меня.
— Она умерла еще до того, как мы с тобой познакомились, — продолжал он. — И до того, как появилась Кассандра.
Внезапно, увидев, как левая нога Макса подвернулась, Гарри вздрогнул. (Я, быть может, тоже.) Теперь Макс ходил, чуть подволакивая ее. Гарри сделал движение навстречу ему, но тут же замер на месте, увидев выражение лица Макса, погруженного в воспоминания.
— То были лучшие годы моей жизни. Мы очень любили друг друга. Я испытывал почти беспредельное счастье, какого не знал никогда в жизни.
Я закрыл глаза и стал молиться о том, чтобы пришли слезы. Я всегда знал, что Макс обожал ее. Я видел это в каждом его взгляде, в каждом движении. Любовь читалась на его лице так же легко, как она когда-то читалась на моем. Я тоже несказанно любил свою жену. И обоих нас — и сына, и меня — судьбе было угодно лишить счастья.
Макс продолжал ходить. Через несколько секунд в его голосе появилась хрипота. Я видел, как он борется с ней, чтобы договорить то, что хотел сказать.
— Видеть ее рядом с собой было моей радостью, — продолжал Макс. — Ее любовь ко мне не знала сомнений. Я боготворил ее, Гарри. Не сомневаюсь, что ты считаешь такое отношение к жене невозможным для меня, но отец видел это, — добавил Макс, указывая на меня. — Он знал о моей любви.
«Да, это так, сынок», — подумал я, открыв глаза опять.
— Она была для меня всем. Все, что есть лучшего в мире, все воплощала моя Аделаида. Все, что есть прекрасного, чистого и невинного.