Алиса дорого бы дала, чтобы уже сейчас оказаться в Гамбурге, и причиной тому было не только знакомство с работами Гофмана. Еще бы, в Осло ей пришлось ждать целую неделю, пока ей попался человек, делающий свою первую татуировку, – «девственник», как она их называла. Видимо, в Норвегии не очень-то принято гоняться за «откровениями» или татуировка не считается тут за подобный опыт. А может, просто такие редко заходили в «Бристоль».
Изучая прелести шведского стола – обжорство за завтраком резко контрастировало с их поистине достойным лучших образцов аскетизмом за обедом и ужином, – Джек пришел к выводу, что маринованный лосось ему нравится больше копченого. Морошка тоже пришлась ему по вкусу – официанты не уставали предлагать ее всем детям в огромных количествах; что же до оленя, то хотя избежать встречи с его мясом было просто невозможно, Джек все же сумел ни разу не попробовать язык несчастного животного. Несмотря на то что за обедом и ужином они с мамой ограничивались закусками и десертами, затраты на еду превышали Алисины доходы. Хуже того, ни один человек в Осло не желал говорить с ней об Уильяме. Судя по всему, объектом его страсти на этот раз оказалась чересчур юная девушка – по крайней мере, настолько юная, что в Норвегии говорить вслух об этой истории избегали даже взрослые.
Из парадных дверей «Бристоля» открывался вид на Кафедральный собор Осло. К нему нужно подниматься по довольно пологой улице, поэтому каждое утро, когда они выходили из отеля, им казалось, будто собор торчит из проезжей части, а трамвайные пути заезжают прямо внутрь. Но они не поехали на трамвае, идти было недалеко.
– Наверное, тут-то он и работал, – сказала Алиса.
– Почему ты так думаешь? – спросил Джек.
– Ну просто мне так кажется.
В таком большом соборе непременно должен был быть старинный большой орган. В нем и правда имелось сто два регистра, а построила его фирма «Валькер»; в 1883 и 1930 годах его реконструировали, декор же оставался без изменений с самого 1720 года, разве только изначальную зеленую краску в 1950 году заменила серая – серый цвет больше соответствовал монументальному барочному стилю инструмента.
Собор был возведен из кирпича и снабжен медным куполом, отливавшим зеленым на солнце, а также внушительных размеров колокольней. Часы на колокольне исполнили в столь суровом стиле, что казалось, лютеранская пафосность превзошла здесь самое себя и собор следовало воспринимать скорее как священное хранилище неприкосновенных сокровищ, нежели как обычное место, куда люди каждый день ходят славить Господа.
Внутреннее убранство убедило маму и Джека, что это их первое впечатление – правильное. Свечей внутри не оказалось, вместо них использовалось электричество. С потолка свисали огромные канделябры, старомодные лампы-бра отбрасывали на стены свет, призванный напоминать отблески факелов. В алтаре были изображены одновременно Тайная вечеря и Распятие, и больше всего он походил на лавку старьевщика. К кафедре вела короткая резная лестница, украшенная резными же позолоченными венками. Над кафедрой висел этакий остров из ангелов (создавалось впечатление, что небо вот-вот упадет прямо на нее) с арфами в руках.
Орган молчал, молящихся тоже не наблюдалось. Встретила Алису и Джека одинокая уборщица, она смотрела на них подозрительно, опираясь на швабру словно на трость. Позднее мама объяснила сыну, что в соборе любое напоминание об Уильяме воспринималось даже обслуживающим персоналом в штыки – и он, Джек, был как раз таким напоминанием.
Едва заметив малыша, уборщица словно окаменела, сделала глубокий вдох и скрестила руки на груди, не выпуская швабру; можно было подумать, что она сама и есть Святой Крест, силой которого она надеялась изгнать Джека из святилища.
– Органист на месте? – спросила Алиса.
– Который органист? – возопила уборщица, сумев сделать еще и ударение на «который».
– А сколько их у вас тут? – ответила Алиса.
Не в силах оторвать глаз от Джека, уборщица сообщила маме, что органистом в соборе работает некто мистер Рольф Карлсен, но его сейчас нет. Слово «нет» почему-то нарушило ход мыслей Джека, ему вдруг подумалось, что в церкви водятся привидения…
– Мистер Карлсен – большой человек, – сказала уборщица, но так, что осталось неясным, в каком смысле она употребила слово «большой» – то ли органист был великан, то ли важная птица или же и то и другое. – Из священников сейчас тоже никого нет, – продолжила она и принялась размахивать шваброй, словно волшебным посохом, не сводя по-прежнему глаз с Джека; стало понятно, что она не замечает, что делает. Джек поискал глазами ведро – ведь нельзя же мыть полы одной шваброй, без ведра?