Особенно,... 
39 
Солинскому хорошо было рассуждать подобным образом, уютно сидя у себя дома в кабинете и поглядывая в окно. Или допрашивая книжный шкаф в своем служебном кабинете. Но разговаривать с Петкановым и в то же время представлять его себе как некий злобный электронный вихрь, кружащийся в каком-то жутком вакууме, если и было возможно, то не более двух минут. Старик стоял под сенью своей надзирательницы и спорил, доказывал, отнекивался, лгал, прикидывался непонимающим, и к Генеральному прокурору тут же возвращались все его первоначальные чувства – любопытство, ожидание, недоумение, замешательство. Он снова принимался выискивать «характер», тот старомодный, понятный характер. Словно сам закон от него требовал установить причины и следствия, разумные мотивы, повлекшие за собой поступки; судебный зал буквально отказывался принимать какую-нибудь неисправность в железной последовательности событий.
Во второй половине сорок второго дня Уголовного дела № 1 Петр Солинский решил, что момент настал. Еще одна из линий расследования – использование государственного бензина в личных нуждах – тихо выдыхалась в пустяковых спорах и внезапных провалах памяти. «Отлично», – произнес Солинский, сделав глубокий вздох, как оперный певец, и взял в руки новую папку. В обеденный перерыв он плеснул себе в лицо водой и тщательно причесался. Каким усталым увидел он себя в зеркале! Он устал от всего: от своей работы, от своего брака, от политических передряг, – но больше всего он устал от постоянного, изо дня в день, общения со Стойо Петкановым. Должно быть, угодливые члены Политбюро безропотно соглашались с ним, просто желая поберечь свои силы.
Теперь он постарался забыть о жене, о генерал-лейтенанте Ганине, о телевизионных камерах и обо всех обещаниях, которые он дал самому себе перед началом процесса. Хватит, он был уже достаточно долго добропорядочным законником, терпеливо вытягивающим истину, как листок одуванчика, из пасти лжи. Пожалуй, он устал и от этого.
– Отлично, господин Петканов. За многие недели этого процесса мы более чем близко познакомились с вашей системой защиты, с вашей манерой отражать любое обвинение. Если случалось что-либо противозаконное, вы ничего об этом не знали. А все, о чем вы знали, автоматически становилось законным.
Адвокатессы вскочили, собираясь протестовать, но Петканов только улыбнулся. Что ж, этот неврастеник жиголо на прокурорской скамье, пожалуй что, неплохо подбил бабки. Он успокоил жестом своих защитниц, и они снова сели.
– Я не делал ничего, что не было одобрено Центральным Комитетом Коммунистической партии, – повторил он в сотый раз, – а в дальнейшем не утверждено декретами кабинета министров. Все, что я делал, было совершенно законно.
– Прекрасно. Тогда давайте поговорим о том, что вы делали шестнадцатого ноября тысяча девятьсот семьдесят первого года.
– Неужели вы можете думать…
– Я не думаю, что вы это припомните, поскольку ваша память, как мы здесь неоднократно могли убедиться, не изменяет вам лишь при обсуждении действий, предположительно законных. – Солинский быстро взглянул в бумагу, которую вынул из папки. – Шестнадцатого ноября тысяча девятьсот семьдесят первого года вы санкционировали применение любых необходимых методов против клеветников, подрывных элементов и государственных преступников. Не угодно ли вам объяснить, что мы должны понимать под выражением «любые необходимые методы»?
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – невозмутимо отозвался Петканов. – Кроме того, что вы как будто одобряете подрывные действия и государственные преступления.
– В тот день вы подписали документ, санкционирующий ликвидацию политических противников. Вот что подразумевалось под термином «любые необходимые методы».
– Я не знаю такого документа.
– Вот его копия, и у суда есть копия. Это памятная записка из архивов Отдела внутренней безопасности, на которой стоят подписи – ваша и покойного генерала Калина Станова.
Петканов бросил беглый взгляд на бумагу.
– Я бы не назвал это подписями. Я назвал бы это набором инициалов, которые ничего не стоит подделать.
– Вы санкционировали в тот день применение любых необходимых методов, – повторил Солинский. – Эта санкция позволяла обоим отделам, и внутренней, и внешней безопасности, проводить акции против ваших политических противников как на территории нашей страны, так и за границей. Противников, подобных радиокомментатору Симеону Попову, скончавшемуся от сердечного приступа в Париже двадцать первого января тысяча девятьсот семьдесят второго года, и журналисту Мирославу Георгиеву, который умер в Риме от сердечного приступа пятнадцатого марта того же года.
39 
